– Господи, днем раньше, днем позже – никакой разницы. К тому же у него выходной – то ли во вторник, то ли в среду, я не уверена, а в четверг он точно на работе. Если вы поедете завтра, вы можете полдня потерять впустую. К тому же, – я подумала, что это уже не совсем честный ход, – не очень–то хорошо с вашей стороны на третий же день просить дядю отпустить вас так надолго. Что до меня, так я уверена, – с хитрым видом продолжала Рене, – что вы так хотите попасть в деревню совсем по другой причине. У вас там свидание? Возможно, с Фрэнком Калхауном?
– С Фрэнком Калхауном?! – взорвалась я. Рене театрально изобразила испуг.
– Я просто валяю дурака. Я вовсе не думаю, что у вас есть что–то общее с этим противным Фрэнком. За исключением того, что он звонил вчера – узнать, как вы доехали и все ли в порядке.
Я онемела от изумления, а Рене продолжала:
– Я думаю даже, что если бы к телефону подошел кто–то другой, а не Эрик, Фрэнк бы попросил позвать вас, но Эрик может быть очень резким – вот он и не решился.
Я обрела дар речи.
– Почему же Эрик сказал об этом вам, а не мне?
– Никому он не говорил. Я слушала по параллельному телефону, – без малейшего смущения объяснила она. – Маргарет всегда так делает, и я не понимаю, почему я должна знать меньше, чем она. Так вот, Фрэнк так переживал о вашем благополучном прибытии, что я и подумала: может быть, это он подыскал вам работу и вы с ним – старые друзья. Я не имею в виду ничего страшного – у меня самой куча старых друзей, которые ничем не лучше этого Фрэнка.
– Работу я нашла через контору университета Ван Кортландта, – сказала я на это. – Если угодно, можете проверить. Я даже хочу, чтобы вы проверили, потому что меня никто вам не рекомендовал, мало ли что.
Кончилось тем, что Рене принялась протестовать, уверяя, что я не нуждаюсь ни в каких рекомендациях, и что она мне абсолютно доверяет. Однако я подозреваю, что она решила про себя, приехав в Бостон, тут же позвонить в Нью–Йорк и разузнать обо мне. Надеюсь, что так. Меня радовало все, что служило подтверждением моих bona fides[8].
Глава 13
Чтобы стереть любую холодность, которая могла возникнуть после подобного разговора, Рене вечером снова появилась в моей комнате с новым туалетом, который предназначался для меня. Это было необъятное розового цвета одеяние из полупрозрачной ткани.
– Уж это платье, уверяю вас, никогда не было в стирке. Но оно должно прекрасно отстирываться – это чтобы рассеять ваши возможные опасения повредить его. – Весомых причин для отказа не нашлось, и я надела это платье к обеду. Сначала я даже думала, что мне оно пойдет больше, чем Рене, но только потому, что я достаточно старомодна для представления о том, что розовый цвет не идет рыжеволосым.
Бертран снова уделял внимание только мне. Теперь, когда я осознала, что этот его интерес оказался в центре всеобщего внимания, я избегала любого намека на тет–а–тет. И все же после обеда, пока все горячо обсуждали политические проблемы Канады, Бертран загнал меня в угол между пианино и стеной и спросил:
– Правда это, что я слышал, – что вы все–таки решили нас покинуть?
– Кто – кто мог вам это сказать? – вопросом на вопрос ответила я, отлично понимая, кто это был. – Мне приятно, что вы… принимаете это так близко к сердцу, но…
– Принимаю близко к сердцу! – повторил Бертран. Он понизил голос. – Разве я не дал вам ясно понять, что дело гораздо серьезнее? В более подходящем месте я сказал бы вам, что вы для меня значите.
– Мистер Мак–Ларен, в самом деле… – Я сказала это не понижая голоса, достаточно громко, чтобы меня услышали на другом конце комнаты, потому что политический разговор затих, и дед, и брат Бертрана вопросительно обернулись в мою сторону.
Бертран усмехнулся.
– Вот видите – вы должны называть меня по имени, Бертран, – даже если для этого нет других причин. – Усмешка исчезла с его лица. – Проклятие, – пробормотал он, – теперь все уставились на нас. Как можно говорить о своих чувствах, когда на тебя смотрят, как на клоуна в балагане.