– Сегодня вечером я скажу об этом деду, и пусть уж он решает, говорить ли всем остальным. Я пойду к нему прямо сейчас, его нужно как–то подбодрить. Он будет просто в восторге.
У меня такой уверенности не было, но разубедить Эрика я не смогла. Он отправился в комнату своего деда, а я к себе. Немного погодя в дверь постучали. Я открыла, полагая, что это вернулся Эрик. Но это был Гаррисон, еще более печальный, чем обычно. Он пришел сообщить, что обед, как всегда, пройдет в столовой, только в девять часов вместо восьми, так что правильнее назвать это ужином.
– Мистер Мак–Ларен просил передать, что он просит всех быть там, даже нас с миссис Гаррисон. Он хочет о чем–то рассказать, – проговорил Гаррисон, глядя на меня с таким полным отсутствием интереса, что я не сомневалась: он и понятия не имеет о том, что хочет сказать мистер Мак–Ларен.
Стол на этот раз был накрыт в сугубо утилитарной манере: ни цветов, ни свечей, ни вообще каких–либо украшений. Все собравшиеся выглядели подавленными и усталыми, настроение у всех было явно плохое, не считая мистера Мак–Ларена, который хоть и казался как никогда старым, но был довольно оживлен. Эрик стоял справа от него, и по тому, как старик мне улыбнулся, я поняла, что он целиком и полностью одобряет выбор своего внука.
Никто почти не притронулся к еде, за исключением Маргарет, которая при этом все время жаловалась, что ужин несъедобный. Это вконец расстроило Гаррисона, который подавал на стол. Он без конца извинялся, говоря, что готовить пришлось ему, потому что миссис Гаррисон «опять слегла», и поэтому–то, обратился Гаррисон к мистеру Мак–Ларену, она и не смогла присутствовать здесь, как тот просил.
– Ну ничего, это можно пережить. Вы сами можете передать ей замечательную новость, которую услышите.
– Замечательную новость, дедушка? – встревоженно спросила Маргарет. – Какую же? Нам бы сейчас очень кстати услышать что–нибудь взбадривающее.
– Всему свое время, – ответил старик.
И только когда обед был завершен, он встал и сказал довольно бессвязную речь. Сначала она касалась в основном Рене и ее печального конца, хотя каким–то образом туда замешались и викинги. Закончил он так:
– Но я счастлив, что после всех несчастий, обрушившихся на нас, один луч света все же рассеял тьму. Я знаю, вы будете счастливы узнать, что Эмили согласилась стать женой Эрика.
Он замолчал. Счастливым никто не казался. Старик поспешно продолжал:
– И я хочу предложить тост…
Он не успел договорить. Бертран так резко вскочил, что его стул с грохотом упал. Но этого ему показалось мало. Он схватил свой бокал и швырнул на пол – с такой силой, что он разлетелся вдребезги, несмотря на то что на полу был ковер. Ковер теперь был усыпан блестящими осколками, и капли пролившегося вина вплелись в замысловатый восточный узор.
Повисла мертвая тишина. Время в этой комнате как будто остановилось. Потом Бертран, глаза которого темнели, как впадины, на мертвенно–бледном лице, дико закричал:
– Да вы что! Эмили – моя невеста, я собираюсь на ней жениться. Скажи же им, Эмили! Скажи им, что это нелепая ошибка! – Он потянулся ко мне через стол, хотя я была очень далеко от него.
– Я… я просто не понимаю, откуда вы все это взяли… Я никогда не давала вам… ни малейшего повода… – я говорила все тише и тише, наконец совсем замолчала.
Бертран глядел на меня так, как будто я ударила его по лицу.
– Мне жаль, но так уж получилось, Берт… – начал Эрик, но тут вмешался его дед, проговорив с такой напыщенно–театральной интонацией, что я просто ушам отказывалась верить:
– Бертран, если ты не способен вести себя достойно джентльмена, я вынужден попросить тебя выйти отсюда.
Элис истерически рассмеялась. Бертран ничего не сказал, но это было молчание готового взорваться вулкана. Он посмотрел на меня… очень надеюсь, что мне никогда больше не придется видеть такое выражение на лице человека. Он словно был готов разорвать меня в клочья голыми руками. Даже придирчивый взгляд Маргарет казался очень дружелюбным в сравнении с этим.