Трясу головой. У бабки, видимо, окончательно крыша поехала.
— Вы хотите сказать, что я должна потереть каким-то непонятных сорняком себе между ног?
— Нет. Ты все опошляешь. Опять. Ну что, за способность? — укоризненно качает головой. — Не сама. Должен потереть кто-то другой. Так сказать, незаинтересованное лицо.
Я не могу сдержать смеха. Чуть ли не давлюсь, держась за живот.
— Что ты смеешься? — ворчит бабка.
— То есть самой потереть — это опошлила, а кто-то левый потрет — это норма? — кое-как произношу сквозь смех.
— Не кто-то левый, а я. А мне можно.
— Почему это?
— Потом узнаешь. Раздевайся! Не тяни.
— А вы куда-то торопитесь?
— Да. Спешу. Еще одному человеку помочь надо. Черт, — ругается Евдоксия. — В туалет захотел. Захотела. Пока тут с тобой! Долго все! Посиди, я за кусты сбегаю.
И направляется к кустам.
— Я тоже в туалет хочу! — кричу я и подбегаю к бабке.
Евдоксия резко тормозит и аж подпрыгивает. Смотрит на меня, как мне кажется, испуганно.
— Тоже? — хмурится.
— Да! А будете тереть там, вообще не выдержу, — добиваю ее. — Я с вами!
— Иди за другой куст, — отмахивается от меня.
— Нет. Мне страшно. Одной. Вдруг медведь?
— Какой медведь? Он тебя за километр учует. Твой вредный характер и яд.
— Какой еще яд? Эй!