Человек с чужим лицом

22
18
20
22
24
26
28
30

Когда Артем бросился к Насте, Занюхин уже извивался на зассанном полу под навалившимся на него Стрижаком. Он сдавленно изрыгал угрозы различными адскими карами и плевался зубами, которые Стрижак тут же, не сходя с места, выбил ему рукояткой пистолета. Руки Занюхина были в крови. В Настиной крови?

Первым делом Казарин осмотрел шею любимой. Кроме нескольких неглубоких царапинок, оставленных зазубренным краем стекляшки, ран на ней не было. Артем облегченно вздохнул и поднял молодую женщину на руки. Настя открыла глаза. Потом положила ладонь себе на живот, на самый его низ, и проговорила:

— Артем, больно…

По ее гладким округлым бедрам текла кровь.

Казарин вынес ее в коридор, пинком распахнув хлипкую дверь нужника.

— Врача! — орал он, чувствуя, что его щеки заливает чем-то горячим, и никак не мог понять чем. — Да приведите же врача, падлы!

— А я ведь ему уже имя выбрала, — едва слышно прошептала Настя. — Я сразу решила — пусть его зовут Артемкой…

Испуганные психи жались к стенам. Затем сквозь заволакивавшую глаза пелену Артем увидел белые пятна медицинских халатов. Кто-то принял у него из рук отяжелевшее тело. Словно сквозь вату Казарин слышал торопливый тенорок Стрижака, увещевавшего врачей: те никак не соглашались отдать ему кого-то или что-то «под личную ответственность», а Стрижак настаивал, ругался, грозил. Наконец люди в фуражках с кокардами провели куда-то упиравшегося Занюхина. Возле Артема они слегка замешкались, и он увидел, как Занюхин поднял к лицу окровавленные руки, провел ими по щекам, по губам, благоговейно вкушая кровь словно святое причастие:

— Через наше высокомерие и гордость мы имеем это питие, пусть он станет для нас эликсиром жизни, — услышал он, как будто издалека, надтреснутый голос маньяка.

Но сильные руки людей в форме уже повлекли его куда-то. А Артем, слепо шаря руками по стенам, прошел обратно в туалет. Нащупал там привинченную к стене пластмассовую хреновину какие обычно имелись в каждом советском трамвае.

«ДЛЯ ИСПОЛЬЗОВАННЫХ БИЛЕТОВ» — гласили крупные литые пластиковые буквицы. Билетов куда? Артем запустил пальцы внутрь хреновины и вытянул наудачу бумажку. Это был пожелтевший обрезок газеты. Туалетная бумага в Советском Союзе уже давно была жутким дефицитом, и ее заменили вот такие аккуратно нарезанные листочки. Людей не пугали даже упорные слухи, будто в типографской краске содержится свинец, который годами накапливается в прямой кишке, вызывая рак. В дело не шли лишь изображения коммунистической символики и портреты вождей — по крайней мере, здесь, в больнице, их всегда, по негласному приказу главврача, выстригала маникюрными ножничками сестра-хозяйка. Часто и такого самодельного «пипифакса» не хватало — и тогда психи использовали вместо него пальцы, творя фантастические узоры и даже целые картины на замурзанных сортирных стенах. На одной из них какой-то сумасшедший художник изобразил таким необычным способом «Тайную вечерю», довольно точно повторяющую фреску, написанную Леонардо в монастыре Санта-Мария-делле-Грацие в Милане.

Очень хотелось утереть лицо, на котором выступил крупный пот, и промокнуть залитые слезами глаза. Но клочок газеты для этого не особенно годился.

«ДЕТИ — НАШЕ БУДУЩЕЕ!» — прочитал Артем аршинный заголовок даже сквозь слезы. И рядом другой, помельче: «Счастливая и любящая семья — основа советского строя». Совсем некстати подумалось, что он никогда, ни разу в жизни не встречал человека с отчеством «Артемович» или «Артемовна». Может, все Артемы заранее обречены на бездетность? Почему ему в голову постоянно лезет какой-то бред? Даже сейчас…

На плечо Казарина легла чья-то тяжелая рука.

— Выкидыш, — тихо и мрачно проговорил Стрижах — А тут еще кровотечение из матки началось. Там у нее какие-то проблемы были по-женски… Ее больше нет, Артем. Даже до «Скорой» не успели донести. Держись, старик!

С серого газетного фото смотрело на Казарина образцовое советское семейство. Суровый мужественный отец. Молодая мать с белокурыми локонами и прелестными ямочками на щеках. Маленький мальчик у них на руках счастливо смеялся. Но детское лицо уже промокло каплями Артемовых слез — словно каплями крови.

«ДЕТИ — НАШЕ БУДУЩЕЕ!»

«Счастливая и любящая семья — основа советского строя».

Никогда у него не будет ни того, ни другого. Все перечеркнул этот Самый Лучший День. Который внезапно стал чернее ночи.

Никогда больше он не погладит счастливую Настю по животу и не почувствует в ответ слабые толчки. Никогда не будет вместе с ней фантазировать по поводу внешности своего будущего тезки, его привычек, того, кем он станет, когда вырастет. Потому что он никогда не вырастет. Крохотное сокровище в Настином животе, которое Артем уже считал своим сыном, вышло на свет в виде кровавого сгустка дурно пахнущей плоти. И Насти тоже никогда больше не будет. Вообще.