Волчий гребень. Часть вторая

22
18
20
22
24
26
28
30

– Угу. И я ещё добавлю важный факт: мы теперь знаем, что холода – это наша безопасность. – сказал Тимофей. – Пока температура ниже ноля, зомби в анабиозе, не активны. Не реагируют на внешние раздражители, не охотятся… Да что там – у них элементарно конечности не гнутся!

– Термометр. – негромко сказал Сосед.

– Что?

– Я говорю, термометр здесь есть? Это же бывшая метеостанция. Должен быть хотя бы градусник на окне.

– Ну вот, на кухне есть, за окошком. – сказала я, всё ещё не понимая.

Сосед грузно поднялся из-за стола, прошёл к окну и протиснулся к раме, прикрываясь рукой от света. Ведь уже начинало темнеть, и в доме зажглось освещение – светодиодное, как и везде в Парке, от батарей.

– Плюс один. – сказал Сосед. – Ветер-то южный сегодня.

Все замолчали, обдумывая эту информацию. Значит… что? Мы не совсем уж в безопасности, даже здесь, в этой горной тундре?

Затянувшееся молчание прервал стук во входную дверь и топот ног. В нашу «гостиную» ввалился «швед». Ну, да, датчанин. Ольсен. Глаза у него были безумные (я первый раз увидела его без тёмных очков), длинные патлы растрепались, он запыхался – явно бежал откуда-то. Перевёл дух, и выдал на своём языке что-то, звучащее почти матерно. И одновременно тревожно:

– De døde kommer her! Blå døde! De kommer![40]

– Что?

– Giv mig pistolen eller riffel! Blå døde kommer her![41]

– Что он говорит? «Коммерхер»? «Блядёде?»

– Кажется, кто-то идёт сюда. – перевёл нам с датского Влад.

– И ещё он просит дать ему оружие. – добавил Рыбак. – Если я правильно понимаю это «Гив миг пистолен»…

266. Денис Раст. Танцы с мёртвыми на ржавом ветру.

Где он был вообще, этот чёртов датчанин? И мы тоже хороши – сами зашли в дом, и не заметили, что он остался снаружи! Теперь – караул в ружьё, и свистать всех наверх!

В тесной прихожей толчея, все хватают куртки и ружья. Влад впереди, он уже выскакивает на улицу. А передо мной ещё Рыбак и Сосед. Наконец, протискиваюсь в узкую дверку и я, в обнимку с «Хатсаном». Кто? Где? Куда стрелять?

Глаза никак не привыкнут к тусклым сумеркам. Хуже всего видно в это время – семь вечера, и не день уже, но ещё не ночь. Кто-то зажигает фонари – и я, наконец, вспоминаю о том, что у меня тоже есть, вот он, под стволом, примотанный ещё черт знает когда изолентой… Сейчас зажгу!

Наконец, просторную площадку перед Метеостанцией освещают уже пять или шесть мощных фонарей. Лучи мечутся по камням и скалам, выхватывая тут и там руки, лица… Синие лица и руки в укусах.