— А у нас теперь другой умывальник, Августа! — воодушевленно сообщил Прохор Михайлович. — Нам водопровод провели в дом, и не надо теперь по воду ходить! Так-то… А умывальник — вот он, на моей маленькой кухоньке… вот, сразу за столиком!
Оглядевшись, Августа и впрямь увидела в углу крохотной комнатушки без двери самый настоящий умывальник — эмалированная белая раковина со сливом в центре, а прямо над ней из стены торчал кран. Сбоку висело полотенце, а на полочке красовалась мыльница с большим куском мыла.
— Вот здесь я и умываюсь теперь, Августа! — сказал фотограф. — И тебя прошу сюда — раковина, мыло, полотенце — всё в твоём распоряжении…
Августа улыбнулась уважительно, будто ей показали невиданное техническое достижение. Ее темные, бездонные глаза на мгновение блеснули так, как это бывало раньше, 17–18 лет назад, и Прохор Михайлович почувствовал, как сладостно-тоскливо дрогнуло его сердце. Августа открыла кран, взяла длинными пальцами мыло и принялась мыть руки под струёй холодной воды (горячего водопровода в доме не было), а Прохор стоял рядом и молча наблюдал за ней.
От его взора не скрылось, насколько сильно изменилась боготворимая им женщина. Августа была повёрнута к нему спиной и боком, и Прохор сразу заметил, что ее плечи, ранее налитые мощью и покатые, теперь стали угловатыми и словно высохшими; предплечья сделались тонкими, а на зауженной сутуловатой спине из-под ношенной-переношенной сорочки отчётливо выпирали мосластые лопатки…
У Прохора жёстко перехватило горло… На глаза навернулись слёзы.
Куда же подевалась твоя божественная, ошеломляющая красота, несравненная Августа?
Ответ был вполне очевиден. Прошедшие шестнадцать лет, несомненно, были для Августы едва ли не самым тяжким периодом ее жизни… Прохор даже не был уверен, а хочет ли он знать, как она провела эти мучительные годы…
Августа взяла полотенце и принялась осушать руки, тщательно вытирая свои длиннейшие пальцы. Пальцы ее тоже изменились: раньше были гладкими и точёными, а теперь приобрели грубоватую узловатость, а белая атласная кожа сделалась шероховатой…
— Что смотришь, Прохор? — спросила она слегка вызывающе. — Сильно я изменилась, правда? не нравлюсь больше я тебе?
Прохор вздрогнул, будто очнулся от сна.
— Ну что ты, Августа! — он даже всплеснул руками, будто услышал нечто богохульное. — Ты, конечно, сильно изменилась, но… ты всё равно красивая! А для меня ты не сравнима ни с кем…
— Ох, и льстец ты, Прохор, ну и льстец! — усмехнулась Августа, вешая полотенце на крючок. — Ладно… хоть и враньё, а слышать всё равно приятно. Ну что — в комнату проходить, что ли?
— Проходи, милая… проходи и садись там за стол, а хочешь — на кровать, чтобы помягче! — живо отвечал Прохор Михайлович. — Ты отдыхай с дороги, Августа… а я сейчас на стол накрою.
Августа прошла мимо него в комнату, даже не взглянув на хозяина. Она села за стол, а Прохор принялся хлопотать. Всё время, пока фотограф сновал от обеденного стола к кухонному и обратно, его гостья сидела неподвижно, подперев рукой голову и следя за Прохором мрачно горящими, как у волчицы, глазами.
Между тем на столе появились колбаса, хлеб, вчерашняя картошка, которую хозяин разогрел в сковороде на растопленном сале. Выставил Прохор на стол и две банки: одну с маринованными огурцами, другую с помидорами. Нашлось у него для нежданной гостьи и немного сливочного масла — и даже несолёного!..
Августа смотрела на нехитрое угощение равнодушно и отрешённо, словно совсем не испытывала голода.
— А у тебя там случайно мясца нет? — спросила она вдруг. — Человечьего, разумеется…
Прохор Михайлович резко выпрямился, как от внезапного удара. Затем медленно повернул голову и смерил женщину укоризненным взглядом.
— Ну зачем ты об этом… Августа? К сожалению, мяса у меня нет. Я ведь не ждал тебя сегодня и не приготовился… уж пожалуйста, прости…
ebooksa