Месма

— Что? Но, Августа…

— Молчи и слушай, — сказала она, глядя на него исподлобья. Взгляд ее был таким страшным, что Прохор Михайлович и впрямь тотчас умолк, будто лишился языка в одно мгновение.

— Ты слушай… — сказала Августа значительно мягче. — Ибо если что не так сделаешь, кара твоя будет страшной, Прохор… Прощения больше не будет. Так вот: я скоро умру… здесь, в твоей фотомастерской, в этих вот комнатах. Тебе надо будет меня похоронить… Отпевать меня не надо, в церковь мне и при жизни ходу не было, а по смерти и подавно. Понял?

Прохор Михайлович только кивнул.

— Позовёшь только бабок там знающих, чтобы прибрали меня, — продолжала Августа. — Сам ведь не разумеешь, что и как… А тебе надо будет меня сфотографировать. Сделаешь фотоснимок, как я лежу в гробу… это ясно?

— Да… — еле выдавил из себя Прохор Михайлович.

— Снимешь меня крупным планом, чтобы лицо хорошо было видно! — продолжала Августа тихим и зловещим голосом. — Чтобы легко узнать меня можно было! Сделаешь снимок… ну, как ты умеешь, это тебе объяснять не надо. А потом свезешь меня на кладбище и похоронишь. Вот под этим именем, как там ее полностью… — Августа извлекла из своей одежды справку об освобождении, — забыла уже тетку-то эту, мною загубленную… а, вот — Кривошеевой Марии Фёдоровны… под этим именем и похоронишь!

А фотоснимок меня-покойницы уберёшь подальше и пуще глаза беречь станешь! Понял?

Прохор снова кивнул. Ему становилось всё хуже и хуже, как будто на него медленно и неотвратимо съезжала бетонная плита, а ему некуда было из-под нее деваться. Августа замолчала, буквально прожигая его своим жутким пронизывающим взглядом.

— И что дальше?.. — мрачно спросил Прохор Михайлович, пытаясь подавить приступ подступающей дурноты.

— А дальше совсем просто, — заметила Августа чуть ли не ласково. — Живёшь себе спокойно, как и раньше жил до моего приезда… Занимаешься своим делом. Ты ведь любишь своё дело, правда, Прохор? Знаю, любишь… Клиентов у тебя будет много, это я тебе обещаю…

При этих словах ее Прохор Михайлович поднял на Августу тяжелый и подозрительный взгляд. Однако ни о чём не спросил и снова опустил глаза.

— Вот среди своих-то клиентов и приглядишь одну… — продолжала наставлять его Августа. — Девушку приглядишь молоденькую… чтоб не старше семнадцати лет была! Девушка должна быть крепкой и красивой… ну, чтобы тебе самому понравилась! И самое главное — чтобы проклятие на ней было! Ясно?

— Вот этого не понял, — хмуро заметил Прохор Михайлович. — Откуда мне знать, что на ней проклятие? Я фотограф, а не священник… Ко мне люди ходят фотографироваться, а не исповедываться. Да и откуда может быть проклятие на 17-летней девушке? В такие годы человек еще не успевает совершить ничего такого, чтобы заслужить проклятие…

— Опять лезешь в то, чего не разумеешь! — с презрением заметила Августа. — Конечно, юная девушка вряд ли заработает на свою голову проклятие. Но проклятие передается по наследству, Прохор…И если кто-то проклял ее бабку, прабабку, а лучше всего — мать, то этого вполне достаточно.

Прохор Михайлович недовольно сопел носом, выслушивая ее наставления. Все эти непонятные и зловещие наказы нравились ему всё меньше и меньше.

- Ну… и откуда я узнаю, что на ее матери или там бабке лежит проклятие? Я не ясновидящий… А о таких вещах люди не говорят с посторонними.

- Да, не говорят, — согласилась Августа. — Они сами могут об этом проклятии просто не знать! Ну какое дело молоденькой девчонке до каких-то там проклятиях, которым предали когда-то ее прабабушку! Она о них и не подозревает! но это неважно, Прохор… Ты сам это почувствуешь, когда такую девушку увидишь… Сердцем почувствуешь. Я тебе сама подскажу…

Прохор Михайлович испуганно захлопал глазами.

— То есть… как? Подскажешь…