Месма

— Ну… не совсем, конечно… — ответила Поля. — Я ей не судья. А ненавидеть я не умею… скорее, сопереживаю ей. Ей так трудно… она вечность целую страдать будет. Вот только маму мою жалко…

— А что случилось с твоей мамой? — спросил Прохор Михайлович.

— Ну… — девочка помрачнела, и Прохор пожалел, что задал ей такой вопрос, но уже было поздно. Слово не воробей, вылетит — не поймаешь… — после того, как тётя Августа похитила меня и убила, мама долго меня разыскивала… с ног сбилась, не нашла. Потом она сутками сидела дома, ничего не ела, не пила, на работу перестала ходить. К ней соседки приходили, утешали и так, и этак, а она будто и не слышала ничего. Один раз к ней с фабрики приходили с милицией!

«Ты чего, — говорят, — на фабрику не ходишь? Работу задвинула напрочь, охренела совсем: про военное положение слыхала, поди? Под суд хочешь, что ли? За саботаж знаешь, что положено?»

А мама как будто их и не слышит. Тётя Катя, соседка пожилая, им и говорит: "Бога побойтесь, у нее дочку украли! Не в себе совсем наша Мария! Не говорит, не спит, не ест…"

А они ей: закон для всех один. А дочку украли — в милицию пусть заявит… Эка невидаль — детишки-то нынче мрут через одного, как мухи! А я здесь же была, всё видела, всё слышала! Я к маме подходила, в глаза ей заглядывала, говорила, кричала даже: «Мама, я здесь, рядом с тобой! Посмотри же на меня!» А она глядела как будто сквозь меня, и я никак не понимала, почему она меня не видит. Я тогда еще не знала, что могу в вашем мире появляться, но люди меня не видят, не слышат, не чувствуют… Это я потом уже про то узнала…

— А вскоре мама слегла, — с нежной грустью продолжала рассказывать Поля. — И все про нее позабыли, только тетя Катя одна приходила к ней… Ну, и я еще, только они меня не видели! Я появлялась в комнате, становилась возле маминой постели и ждала — сама не знаю, чего… Мне так хотелось ей сказать:

«Мамочка, миленькая, не переживай за меня так! Мне сейчас хорошо, честное слово, мамочка! Ты меня прости, что я тебя не слушалась, но сейчас мне так хорошо! Я летать могу, сквозь стены проникать могу, и голода ни капельки не чувствую! Совсем-совсем! А какие сказочные миры я видела — красивые да бескрайние! Хочешь, расскажу?..»

Но ни мама, ни тётя Катя меня не слышали, не видели…И мне хотелось плакать из-за этого.

А однажды мама вдруг сказала тете Кате: «Знаешь, Катенька…а мне сегодня кажется, что моя ненаглядная Полечка здесь…» Тетя Катя удивилась сильно и говорит: «Где?» «Да вот же она, рядом с моей лежанкой стоит!» Тетя Катя изумлённо так по сторонам посмотрела, встала, в коридор даже выглянула, к маминой постели вернулась и говорит: «Да господь с тобой, Маша — нету здесь никого! Окромя тебя и меня только…»

«Да? — спрашивает мама, а голос у нее такой грустный-грустный! — А мне было показалось, здесь моя Полечка… моя кровинушка родненькая… здесь, со мной…»

Тётя Катя ей говорит: «Смирись ты, Маша! Нет твоей Полечки… Смирись, милая! Полно душу-то рвать, видно, на то воля Божья, что померла наша Полечка…» Мама ничего не ответила, а я-то так обрадовалась, что мама меня наконец-то увидела!

А вечером мама моя умерла…

— Значит, перед смертью своей мама тебя всё-таки повидала, да? — тихо спросил Прохор Михайлович. — В последние минуты свои хоть порадовалась…

Поля взглянула на него настороженно и слегка удивлённо, будто он сказал нечто несуразное.

— А чудной ты какой, дедушка! — улыбнулась она. — Мама меня смогла увидеть, когда душа ее тело покидать стала! Умирала моя мама, просто тётя Катя этого не поняла. Живым такие вещи понять бывает трудно. А вот ты… Ты разве не понял еще, почему ты меня видеть можешь? Почему разговариваешь со мной… Неужто не понял?

— Я?.. — прошептал Прохор Михайлович. — Нет… наверное, не понял…

— Потому что ты умираешь, дедушка! — просто и с истинно детской весёлостью сказала Поля. — Ты уже мёртвый почти… а живые-то меня не видят, или могут еще видеть изредка, когда сознание теряют, и восприятие совсем другого мира в них пробуждается! Но это очень недолго — несколько секунд! А мы с тобой вон сколько уже беседуем… Ты в свое тело уже и не вернёшься, дедушка!

Прохору Михайловичу сделалось жутковато. Маленькая девочка рассказывала ему о потустороннем так непринуждённо, будто делилась впечатлениями от поездки на интересную школьную экскурсию.

— Не вернусь? — прошептал с тревогой умирающий. — А что же… дальше со мною будет?