— А мне Линда снилась, — сообщил я вслух, просто чтобы что-то сказать.
— Целуй ее в… — тут же откликнулся Эдсон, которого все еще била крупная дрожь. Он недолюбливал Мельника, а Мельник недолюбливал его. Такая вот грустная история любви.
— Веришь, Юзик… — продолжил было он, но тут дверь снова широко отворилась и на пороге возникли какие-то крестьяне в истерзанной одежде.
«Натуральные Исподлюбки!» — подумалось мне.
Мужики топтались на пороге и не решались войти, было их человек пять, или шесть, но никак не меньше. Потом один из них с виду постарше, упал на колени и стал отчаянно биться головой об деревянный пол, причитая:
— Может, умрешь барин? А? Может, умрешь?
К кому он обращался было совершенно непонятно, к тому же, по-моему, он был подслеповат.
Эдсон сплюнул на пол, а карлик сказал, обращаясь к предводителю Исподлюбков:
— Ушел ваш барин, как есть ушел. И вы идите!
Мужики неловко топтались, переминаясь с ноги на ногу, смущенно пряча за спиной вилы и косы. Их предводитель замер и прекратил бить поклоны, осмысливая смысл сказанного Буцефалом. Потом встал на ноги, отряхнул холщовые колени и произнес извиняющимся тоном:
— Виноваты. Батюшка. Обманулись. Лукавый попутал. Простите за беспокойство. Вот…
По цепочке из-за спины ему передали мешок, и он бережно положил его у входа.
— Вот, это… Сомика примите. Хороший сомик, сами ловили. Этими вот руками.
Он шморгнул, иначе и не скажешь, мясистым носом и застенчиво поинтересовался:
— А может это…
— Нет! — заорал Эдсон.
— А может, все-таки вы… Это ж быстро. Секунда. Убьете и все? А?
— Вон!
— Своими ж руками ловили!
Руки он тоже предъявил. А потом, согнувшись под яростным взглядом Титра ушел, пятясь задом. И товарищей своих увел, наконец-то.