Покончив с этим, они вернулись к Сфинксу и, стараясь избегать резких движений, перенесли Ламию туда, где еще оставался кусочек тени. Укрыть ее от полуденного солнца можно было только в самой гробнице, но ни один из них не хотел и думать об этом.
– Консул, наверное, уже одолел половину пути к кораблю, – сказал священник, сделав большой глоток воды. Его обгоревший на солнце лоб покрылся испариной.
– Наверное, – согласился Сол.
– Завтра к этому времени он уже вернется. Мы освободим Ламию с помощью лазерных резаков, а потом отнесем в операционную корабля. Кто знает, может, в криогенной камере и болезнь Рахили приостановится. Что бы там ни говорили врачи.
– Да.
Дюре поставил бутылку с водой в тень и посмотрел на Сола.
– Вы верите в это?
Их взгляды встретились:
– Нет.
От юго-западной стены протянулись тени. Полуденный зной сгустился до предела и пошел на спад. С юга ползли тучи.
Рахиль спала в тени близ входа в гробницу. Сол подошел к Полю Дюре, который стоял, созерцая панораму долины, и положил руку на плечо священника.
– О чем задумались, друг мой?
Дюре не обернулся:
– Вот, думаю. Если бы я твердо не верил, что самоубийство – смертный грех, то поспешил бы все это оборвать и дать жизнь молодому человеку, Хойту. – Он заглянул Солу в глаза, вымученно улыбаясь. – Но разве это самоубийство, когда паразит в моей груди… а раньше в
– И кроме того, будет ли это подарком для Хойта, – спросил Сол негромко, – если вы вернете его сюда?
С минуту Дюре молчал. Затем сжал руку Сола.
– Пойду прогуляюсь.
– Где? – Сол, сощурившись, огляделся по сторонам. Даже сейчас, когда небо затянули облака, долина походила на печь.
Священник неопределенно взмахнул рукой.
– Да так, по долине. Скоро вернусь.