– Я уже дважды начинал ее и бросал… или, вернее сказать, «он» начинал и бросал. Это поэма о гибели богов и о том, как они противились своему низвержению. Поэма о метаморфозах, страданиях, несправедливости. И о поэте, который, как «он» считал, пострадал от несправедливости больше всех.
Гладстон повернулась ко мне. В полумраке ее лицо казалось нагромождением морщин и теней.
– И каких же богов свергают с престола сейчас, господин Северн? Само человечество или ложных богов, которых мы создаем себе на погибель?
– Откуда мне знать, черт возьми? – вспылил я и отвернулся к ручью.
– Но вы принадлежите обоим мирам, не так ли? И человечеству, и Техно-Центру?
Я рассмеялся.
– В обоих мирах я чужак. Здесь – чудовище, там – экспериментальный образец.
– Но кто же проводит эксперимент? А главное, зачем?
Я пожал плечами.
Гладстон поднялась. Я последовал ее примеру. Мы перешли ручей, слушая, как журчит вода. Дорожка вилась между высокими валунами, покрытыми пышными лишайниками, мерцавшими в свете фонариков.
Гладстон остановилась на верхней ступеньке каменной лестницы.
– Как вы думаете, господин Северн, удастся ли Богостроителям Техно-Центра создать пресловутый Высший Разум?
– То есть создадут ли они Бога? – уточнил я. – Среди ИскИнов есть и противники этого проекта. Опыт людей подсказал им, что создание высшего разума – прямая дорога к рабству, если не к вымиранию.
– Но станет ли истинный Бог уничтожать свои создания?
– Если иметь в виду Техно-Центр и гипотетический Высший Разум, – возразил я, – Бог не создатель, а создание. Возможно, божество может чувствовать ответственность лишь за те низшие существа, которые само создало.
– Тем не менее Техно-Центр, судя по всему, взял на себя ответственность за людей уже много веков назад, со времени Отделения ИскИнов, – произнесла Гладстон. Она пристально смотрела на мое лицо – точно на шкалу какого-то важного прибора.
Я окинул взглядом сад. Дорожка светилась во мраке таинственным белым светом.
– Техно-Центр преследует собственные цели, – сказал я, понимая, что секретарю Сената этот факт известен лучше, чем кому бы то ни было.
– И вы считаете, что человечество ему больше ни к чему?
Я поднял руки в знак того, что отвечать не собираюсь.