Падение Гипериона

22
18
20
22
24
26
28
30

– Для того чтобы наш вид смог достичь подлинного сатори и мы поднялись на следующую ступень духовной эволюции, которую предвещают наши философы, – для этого все грани человеческой деятельности должны быть пронизаны волей к эстетическому совершенству, – самозабвенно вещал художник.

Генерал Морпурго, осушив залпом бокал, проворчал:

– Это что же, касается и таких плотских потребностей, как еда, размножение и избавление от экскрементов? Я правильно понял?

– Именно! Таких потребностей – прежде всего! – воскликнул Рейнольдс. Он развел руки, как бы поднося собравшимся длинный стол со всеми его яствами и чудесами. – То, что вы здесь видите – животная потребность превращения мертвых органических соединений в энергию, низменный акт поглощения чужой жизни, но «Макушка» преобразила это в искусство! Размножение тоже превратилось из разнузданного животного процесса в танцевальные па. Разумеется, для цивилизованных людей. И экскрекция должна стать поэзией!

– Непременно вспомню об этом, когда в следующий раз пойду посрать, – в полный голос заявил Морпурго.

Тирена Вингрен-Фейф с приглушенным смешком обернулась к своему соседу справа – мужчине в красном и черном.

– Монсеньор, ваша церковь… католическая, раннехристианская, не так ли? Нет ли у вас какой-нибудь очаровательной древней доктрины о том, чего достигнет человечество в процессе эволюции?

Мы все повернулись и посмотрели на небольшого мужчину в черной сутане и странной маленькой шапочке. Монсеньор Эдуард, представитель почти забытой раннехристианской секты, прозябающей нынче на Пасеме и нескольких колониальных планетах, попал в число гостей благодаря своему участию в программе помощи Армагасту и до сих пор тихо работал ложкой.

– О да, – сказал он, и на его морщинистом лице появилось слегка удивленное выражение. – В учении Святого Тейяра рассматривается эволюция к точке Омега.

– Аналогична ли точка Омега идее практического сатори наших дзен-гностиков? – спросила Сюдетта Шер.

Монсеньор Эдуард тоскливо взглянул на свой суп.

– Нет, не совсем, – терпеливо ответил он. – Святой Тейяр считал, что все живые создания, все уровни органического разума есть звенья предопределенной свыше эволюции к окончательному слиянию с Божеством. – Тут он слегка нахмурился. – За прошедшие восемь веков идеи Тейяра подвергались переосмыслению, но основополагающая мысль – что мы рассматриваем Иисуса Христа как пример воплощения искомого высшего сознания в человеческой плоскости… – осталась прежней.

Я кашлянул:

– Гипотеза Тейяра получила дальнейшее развитие в трудах иезуита Поля Дюре, не так ли?

Монсеньор Эдуард окинул меня внимательным взглядом. На его печальном лице появилось недоумение.

– Конечно же, да, – ответил он. – Но я, признаюсь, никак не ожидал встретить здесь кого-то знакомого с трудами отца Дюре.

Я смотрел в глаза человека, который оставался другом Дюре, даже когда сослал его на Гиперион за отступничество. Я вспомнил о другом беженце из Нового Ватикана, молодом Ленаре Хойте, который лежит сейчас мертвый в ледяной Гробнице Времени, пока паразиты-крестоформы, несущие в себе искалеченные ДНК отца Дюре и самого Хойта, продолжают свой кощунственный труд по их воскрешению. Как вписываются эти исчадия ада в идеи Тейяра и Дюре о неизбежном светлом движении к Божеству?

Тут Спенсер Рейнольдс, вероятно, решил, что не стоит выпускать нить разговора из своих красивых рук.

– Дело в том, – сказал он, и его звучный, хорошо поставленный голос перекрыл оживленную беседу в средней части стола, – что война, подобно религии или любой другой всеохватывающей человеческой деятельности, должна оставить свою инфантильную озабоченность буквалистским соответствием предмету, который выражается в рабской одержимости так называемой целью, и наслаждаться всецело эстетической стороной явления. Теперь о моем собственном, самом последнем проекте…

– А какова цель вашего культа, монсеньор Эдуард? – вырвала нить разговора из рук Рейнольдса Тирена Вингрен-Фейф. Она проделала это играючи, не повышая голоса и не отводя взгляда от лица священника.