Восход Эндимиона

22
18
20
22
24
26
28
30

– Нейтрализатор вакцины бездетности, которую тебе вкатили в силах самообороны.

«Какого черта?! – едва не заорал я, заглушив последние слова святого отца. – Тебя что, заботит планирование семьи?! СЕЙЧАС?! Ты что, совсем рехнулась?!»

А она снова зашептала мне на ухо, теплым дыханием щекоча шею:

– Слава Богу! Я носила его с собой два дня и чуть не забыла. Не волнуйся, оно подействует недели через три. Теперь ты больше не будешь стрелять холостыми патронами.

Я удивленно моргнул. Что это, откровенное святотатство или просто редкая бестактность? Затем мысли мои понеслись галопом: «Замечательная новость… Что бы ни случилось, Энея видела наше будущее… ее будущее… она хочет родить от меня ребенка. А как же ее первый ребенок? И с чего это я взял, что она это сделала для того, чтобы мы с ней… И почему она… Может, в ее представлении это прощальный подарок… почему она… зачем…»

– Поцелуй меня, Рауль, – прошептала она так громко, что стоявшая впереди монахиня обернулась и строго посмотрела на нас.

Я не стал задавать вопросов. Я просто поцеловал Энею. Ее губы были мягкими и чуточку влажными, совсем как тогда, на берегу реки Миссури в местечке под названием Ганнибал. Поцелуй казался долгим-долгим. Потом она коснулась прохладными пальцами моего затылка, и наши уста разомкнулись.

Раздавая благословения, Папа вышел в переднюю часть апсиды, повернулся по очереди к каждому крылу трансепта, затем к короткому нефу и, наконец, к продольному.

Вежливо отстраняя прихожан, Энея шагнула в центральный проход и решительно направилась к алтарю.

– Ленар Хойт! – прокричала она, и слова ее эхом отразились от высоких сводов.

От Папы, застывшего с поднятой в благословении рукой, Энею отделяло не меньше ста пятидесяти метров, и я знал: преодолеть это расстояние у нее нет никаких шансов. Я побежал за ней.

– Ленар Хойт! – снова крикнула она, и сотни голов повернулись к ней. В полутемных арках по бокам нефа началось какое-то копошение: швейцарские гвардейцы. – Ленар Хойт! Я Энея, дочь Ламии Брон, которая вместе с тобой прилетела на Гиперион, чтобы встретиться со Шрайком. Я дочь кибрида Джона Китса, которого твои хозяева из Техно-Центра дважды убили во плоти!

Папа стоял как громом пораженный, указуя на нее костлявым перстом, мгновение назад поднятым в благословении. Он трясся, как в лихорадке. Левая рука была прижата к груди. Тиара раскачивалась, грозя свалиться с головы.

– Ты! – взвизгнул он. – Исчадие!

– Сам ты исчадие! – прокричала Энея уже на бегу, расталкивая плечами типов в черном.

Я отшвырнул с дороги двоих, проскользнул мимо третьего, догнал ее и побежал рядом, отслеживая боковым зрением швейцарских гвардейцев, которые протискивались к нам через толпу. При таком скоплении народа гвардейцы не решались стрелять – слишком много людей оказалось бы на линии огня. Но я знал: стоит Энее приблизиться к Папе меньше чем на десять метров, – и вся их нерешительность мгновенно исчезнет.

– Сам ты исчадие! – снова прокричала она, летя вперед во весь дух, уклоняясь от протянутых рук и выставленных локтей. – Ты Иуда, Ленар Хойт. Ты продал Католическую Церковь за…

Массивный мужчина в адмиральском мундире выхватил из ножен кортик – Энея отскочила. Не останавливаясь, я перехватил кортик, сломал адмиралу руку и одним ударом послал его в нокаут, прямо на руки адъютантам.

Полковник Кассад как-то раз сказал, что, научившись языку живых, он стал чувствовать боль, которую сам причиняет другим. Так и я в тот момент ощутил, как рвутся нервы и сухожилия, как дробится кость в предплечье – в моем предплечье! – но, посмотрев на свою руку, я убедился, что она цела и невредима. Я отделался всего лишь болью. Я привык терпеть боль.

Священники, монахи, епископы встали перед Энеей, пытаясь заслонить собой Папу. Понтифик схватился за сердце и начал падать, дьяконы подхватили его и унесли под роскошный балдахин работы Бернини. Швейцарские гвардейцы перекрыли проход, ощетинившись пиками. Сзади нас тоже настигали гвардейцы, они бежали, грубо расшвыривая прихожан. Полицейские в черных доспехах, с компактными ТМП-поясами, носились в десяти метрах над нашими головами. Пятнышки лазерных прицелов плясали на груди и висках Энеи.