Потом я прикурил сигарету и дал ему время на размышления. И думал он, скорее всего, о двух вещах: вопервых, боялся, что прославится кто-то другой, а во-вторых, воображал, как Пит начнет дубасить его головой о стену. Мне трудно сказать, что пугало его больше всего.
Он вытер руки о штаны, уставил в пол и тихо прошептал:
– Хорошо. Я вам все скажу. Иначе репортеры не успеют передать интервью в вечерний выпуск.
Пит мрачно улыбнулся.
– Но больше всего мне хотелось бы услышать о последней бомбе.
Лицо блондина покраснело от гнева.
– А вам я не скажу ни слова, – закричал он и показал на меня дрожащим пальцем. – Я буду говорить только с ним! Вот так!
Пит фыркнул и пожал плечами. Он вышел из комнаты и впустил стенографистку. Когда Стюарт закончил рассказывать о тринадцатом взрыве, я закурил еще одну сигарету.
– А теперь о последней бомбе. Что побудило вас использовать три цилиндра вместо одного? Вас не устраивал эффект, который производили предыдущие заряды?
Он с хитринкой прищурил глаза и ответил:
– Вот именно. Меня не устраивал эффект.
– На этот раз вы не пользовались таймером, – продолжал я допрос. – Взрыватель сработал в момент поднятия коробки. По какой причине вы изменили схему взрыва?
Он нахмурился и неуверенно сказал:
– Я думал, что так будет лучше.
Когда стенографистка принесла отпечатанный протокол допроса, Стюарт прочитал его и подписал все три экземпляра. Потом мы опять остались одни. Я подошел к окну, открыл раму и высунулся по пояс, вдыхая свежий воздух.
Блондин остановился рядом.
– А что если я вам наврал? Что если я сделал ложные признания? Такое же возможно?
– Да, конечно, возможно.
– Убиты двое полицейских, – сказал он, смакуя каждое слово. – Моя фотография появится во всех газетах, и меня будут показывать по новостям.
Я кивнул, но на его лице появилась тень коварства.