Сестра

– Неужели, ты дашь ему ключи? Кто он такой? Кто он такой для тебя? Ты же его совсем не знаешь. Ты не можешь, не должна оставлять его здесь!

Лена кричала изо всех сил, но ее никто не слышал. Тогда она встала между ними и усилием своего взгляда выбила ключи из рук сестры. Эта жалкая попытка закончилась тем, что Арбатов поднял их с пола.

– Я сейчас, – сказал он. – Только отгоню машину от подъезда.

Пока мужчина отсутствовал, Лена продолжала свою речь, то требуя благоразумия, то умоляя остановиться доверчивую сестренку. Безрезультатность такой истерики высасывала силы, и девушка в конце концов затихла. Когда Марина с Вадимом решили поесть, она ушла с кухни, чтобы не видеть этой картины, похожей на ужин семейной пары. Даже разговор, касающийся ее самой, экспертизы и похорон, был ей абсолютно не интересен. Он никак не оправдывал столь тесный, по мнению Лены, контакт сестры с ее несостоявшимся мужем. Девушка успокоилась лишь тогда, когда не выспавшийся Арбатов на утро был бесцеремонно выпровожен из Марининой квартиры.

– Правильно, сестренка, пусть уходит. Пусть идет, убирается отсюда к черту! Нечего ему тут делать. А я, пожалуй, прогуляюсь вместе с ним. Неплохо было бы, наконец-то, увидеть, как живет мой «любимый» Вадим. А ты, Бонифаций, оставайся здесь. Тебя я с собой взять, к сожалению, не могу, – обращаясь к коту, произнесла девушка, и проследовала за Арбатовым.

– Так вот оно, твое холостяцкое жилище, – сказала она, войдя вместе с мужчиной в его квартиру. – Да ты неплохо устроился. Мне здесь даже очень все нравится, дорогой. Что ж, хоть сейчас поживу с тобой денек, другой.

Только этот денек оказался каким-то нудным и скучным. Арбатов почти все время провалялся в кровати. Он явно был чем-то озадачен. Все думал, думал и думал, изредка бормоча себе что-то под нос. Это общение с самим собой завершилось только к вечеру.

– Ну, и о чем же мы так мучительно думали? О том, как соблазнить мою сестру? Чего тебе нужно от нее? Неужели ты хочешь забрать у нее книгу? Конечно, ты же уже знаешь – самый короткий путь к ней, это покоренное сердце Марины! Хочешь поступить с ней, так же как и со мной? Я не позволю тебе этого! – почти кричала Лена.

Она понимала: ее слова ничего не изменят, они даже никогда не будут услышаны. Это приводило девушку то в отчаяние, то в бешенство.

Вадим кому-то позвонил. И этот кто-то явно была женщина.

– Интересно, вот это номер. Хотя, чему я удивляюсь, ты же приезжал в Глушиху с какой-то мадам. Что ж, посмотрим, не она ли это, не она ли теперь хозяйка нашего дома?

Вместе с Арбатовым Лена отправилась к Никольской. От услышанного разговора и от выводов, следующих из него, девушка пришла в шок. Нет, не подтверждение того, что Элеонора была его любовницей, вызвало такую реакцию, и не то, что он решил с ней расстаться, а то, ради кого Вадим это делает.

«Да ты влюбился! Ты влюбился в мою сестру. Ради нее ты готов все бросить. Так вот о чем думал ты сегодня весь день, вот, что так терзало тебя, вот, какое решение так мучительно рождалось в твоей голове!» – вдруг поняла Лена.

Казалось бы, эти выводы должны были порадовать ее, но ревность, подхлестываемая обидой за себя, не позволяла принять такие перемены в сознании Арбатова.

– А я? Я что, была настолько плоха? Так получается! Чем я хуже сестры? Чем? Почему со мной ты был другим? Почему тогда тебя интересовала только книга, которая сейчас тебе оказалась не нужна? Почему? Ответь мне, Арбатов? – кричала Лена.

Ей было больно осознавать, что интерес к Марине совсем не связан с книгой. Она почувствовала это, ей не нужны были никакие доказательства. Вадим влюбился. Надо быть абсолютно слепой, чтобы не заметить, как изменился его взгляд… да и не только взгляд. Его голос и поведение как будто кричали: «Я свободен, я люблю, я счастлив!»

Арбатов вернулся домой. Он выпил коньяка и лег спать.

Истерика, охватившая Лену, постепенно закончилась. Она чувствовала себя абсолютно раздавленной, как будто ее душу растоптали ногами, и эти жалкие остатки от нее выбросили в мусорное ведро. Глядя на оставленную бутылку спиртного, девушка подумала: «Как бы я сейчас хотела напиться. Напиться до беспамятства, чтобы не видеть, не слышать ничего и никого».

– Господи, – шептала она. – Господи, как же я хочу умереть!

Эти слова вызвали истерический смех.