— Он что, переехал?
— Не знаю, — сказала она, — может, переехал, а может, умер. Мы не знаем. Мы очередники. Нас на площадь вселили. Вы у проводника спросите, он знает.
— А вещи? — спросил Андрей. — Вещи остались?
— Никаких вещей тут не было, — оживляясь, сказала женщина, — что это вы придумываете? Какие такие вещи?
— Да нет, — сказал Андрей, — вы не подумайте, что я с претензиями. Я спрашиваю просто.
— Пустой диван, — сказала женщина, — полка тоже пустая. Я чужого в жизни не возьму.
— Понятно, — сказал Андрей, повернулся и толкнул дверь вбок.
— А вы не Андрей? — спросила вдруг женщина.
— Андрей. А что?
— Тут письмо какое-то лежало. Написано — Андрею, а какому, непонятно. И от кого, непонятно. Может, это вам?
— Мне, — сказал Андрей, — давайте.
— Где-то оно здесь было, — забормотала женщина, шаря среди вываленного на стол белья. — Разбирать теперь все это полгода. Жизнь страшная стала. В коридоре давка, а сил нет. Ага, нашла. Вот оно. А точно вам? У вас билет ваш есть с собой?
— А я безбилетник, — развязно пошутил Андрей.
Женщина хмыкнула и протянула Андрею конверт.
— Девкам будешь голову морочить, — сказала она с некоторой игривостью. — Все. Больше никаких вещей нету.
— Спасибо, — сказал Андрей, убирая письмо в карман. — Большое спасибо.
— До свидания, — сказала женщина.
Выйдя из купе, Андрей чуть не столкнулся с идущим по вагону проводником, но ни о чем не стал его спрашивать.
Петр Сергеевич был пьян и весел. На столе перед ним стояла не обычная бутылка «Железнодорожной», а граненый флакон дорогого коньяка «Лазо» с пылающей паровозной топкой на этикетке. Рядом были развернуты какие-то чертежи и синьки — Андрей заметил на одной из них сильно увеличенную ручку дверного замка. Еще было несколько официального вида бумаг с печатями — в них, судя по масляным пятнам, был завернут сервелат, которым Петр Сергеевич успел хищно закусить — казалось, что разбросанные по столу ошметки клевал орел.
— Как дела?