— Посланцы иноземные шепчутся. Бояре болтают. Крестьяне ропщут. Нет в том порядка. Опасно так дальше жить. Поговаривать злые языки стали, что де Антихрист ты. И всем рот не заткнуть.
— Они бы еще Спасителем меня назвали, — раздраженно фыркнул Иоанн. — Его вторым пришествием. Дикари.
— И называют. Ты же воскрес на третий день.
— Рассказывай, — раздраженно прорычал король, отмахнувшись от этого бреда.
— Что, Государь?
— Все рассказывай. Что задумали?
— Только лишь помириться…
— Лжешь собака! — все-таки выхватив эспаду прорычал Иоанн. — За дурака меня держишь!? Мануил восстание в Константинополе организовал. Разгром там страшный учинил. Что, просто так? Просто чтобы помириться? Сам-то веришь в этот бред!?
— Государь…
— Правду говори, пес! Правду! Что удумали!?
Спустя полчаса мрачный и раздраженный король Руси выехал из ворот навстречу крестному ходу с богатой свитой сопровождения. Подле него сидел на коне Феофил с хорошим таким бланшем на поллица. Не удержался Иоанн. Приложился. Но митрополит светился как новенькая монетка и ничуть не стеснялся своего «украшения».
Вперед вышел Патриарх Мануил, ведя на цепи Дионисия — бывшего Патриарха, при котором и Иоанна пытались извести, и мать его с отцом сгубили. Причем Дионисий не упирался. Он смиренно брел, понурив голову. А как речь зашла, так и повинился, что недосмотрел за проказами. Недосмотрел, но не отдавал приказы. Они с Мануилом в один голос заявили, что все это проказы Виссариона Никейского, ныне покойного, что крайне удобно.
А дальше пошли подношения. Такие подношения, от которых Иоанн даже дар речи потерял, не веря в то, что видит их. Как, впрочем, и остальные.
Они положили перед конем короля саккос и лорум Константина XI[1], последнего Василевса, а также его меч и прочие многие личные вещи. В том числе и доспех, что Мехмед сохранил себе на память. Потом возложили поверх стемму и пурпурные котурны Юстиниана Великого. Скипетр, два церемониальных меча, два копья ритуальных и два щита эмалированных, что приписывались ими Константину VII Багрянородному.
Когда закончились собственно инсигнии и прочие ценные вещи Василевсов, начались всякого рода духовные артефакты. Например, жезл Моисея, меч царя Давида, рука Иоанна Предтечи, фрагмент животворящего креста и так далее.
Вся толпа, что стояла на площади и наблюдала за происходящим, уже минут через десять опустилась на колени и крестилась. И спутники Иоанна многие также поступили. Для них, для людей, которые на полном серьезе верили в Бога, не то, чтобы прикоснуться, а даже увидеть столь сокровенные вещи — уже чудо.
А потом, после церковных артефактов невероятной для верующих ценности, пришел черед обычного бабла. Мануил прекрасно понимал, что нужно умаслить не только толпу, ради которой все эти реликвии он и нес с собой, но и короля, а он был весьма и весьма прагматичным человеком. Поэтому перед Иоанном Патриарх выставил четыре сундука с самоцветами да жемчугами, да ювелирными изделиями всякими, которые похитил во дворце Мехмеда и кое-каких крупных храмах. А потом еще дюжину сундуков с монетой. Простой и бесхитростной монетой. По большей части, конечно, серебряной акче[2], но имелось и золото — целый сундучок султани[3] — монеты, полного аналога флоринов. И сундучки, надо сказать, получились очень немаленькие. Каждый несли на специальных носилках по восемь мужчин, принимая их с подвод. Иначе не поднять.
Ну и книги Мануил не забыл.
Он отдал распоряжение и вперед вывели два десятка подвод, заполненные книгами.
— Здесь мудрость многих веков Римской Империи! — торжественно он возвести. — Девять сотен и семь десятков книги, и еще три сверху! Все самое лучше, что удалось спасти из древнего города Константина, после разграбления его неверными! И две сотни семнадцать книг на языках арабском да персидском. Что есть мудрость, накопленная в песках.
ebooksa