— Я понимаю твое состояние сейчас, — начал врач.
Да ладно? Понимает он! Разозлился и сжал ладонями покрывало. На кого злюсь? На болезнь? На своего опекуна, или на Андрея, который не хочет идти в школу, у которого есть мама и волосы на голове.
— Все прошло успешно. Прогнозы положительные, Вить. Ты будешь жить полноценной жизнью. С учебой поможем. Ты даже не представляешь, сколько людей за тебя держали кулачки. Тебе письма, кстати, пришли.
— Письма? Мне? От кого же?
— Там пожелания от тех, кто деньги пожертвовал.
— А… Я могу их прочитать?
Что-то новое нахлынуло на меня, прокатившись теплой волной мурашек по затылку. Обо мне волновались, выражали заботу. Я не один? В горле застрял ком.
— Да, как только тебя выпустят из стерильной палаты, сразу получишь все письма. Извини, но сейчас ничего нельзя передавать.
— Знаю.
Меня ожидали долгие недели приживления кроветворной ткани в комнатке похожей на аквариум. Но я привык. Я буду жить, это главное.
Алексей Константинович мялся, словно еще что-то сказать хотел, и поглаживал внутренний карман халата.
— Тебе передали одно особенное письмо, но местная администрация с ума сходит со всякой конфиденциальностью, и они чуть ли не расписку с меня взяли, что буду молчать. Я могу понадеяться на твою сознательность, и что болтать не станешь?
Торжественно поднял правую руку, опутанную проводками и датчиками.
Мужчина улыбнулся.
— У тебя есть семья.
— Что? — я чуть ли не закричал на пределе своих сил, а их у меня было не так много. — Семья?
— Ну не совсем. Я не так выразился, — он смутился. — Есть люди, которые готовы тебя усыновить по-настоящему. Не опеку взять.
Я ухмыльнулся:
— Только на них лягут все мои долги. Не по этой ли причине я до сих пор кочую от одних опекунов к другим? Да, и в шестнадцать поздновато уже кого-то мамой и папой звать, вы так не думаете?
— Оно и в сорок непоздно. Но ты прав, лучше тебе оставаться сиротой. Квартиру получишь, с лечением государство поможет.