Испытав чувство мимолетной гордости за подчиненных, капитан попытался сменить позицию. Перебравшись за какое-то дерево, он поднялся на ноги и, увидев в двух шагах от себя убитого солдата, снова лег на снег. Сняв с него винтовку и подсумок с патронами, капитан вернулся за дерево и, ловко вскинув оружие, прицелился в мелькающую на опушке тень. Спустив курок, он с хищной усмешкой отметил, что тень исчезла.
В ответ две пули вонзились в древесный ствол на уровне его головы. Спрятавшись, капитан привычно передернул затвор и снова принялся высматривать противника. Нужно было отправить хоть кого-то в штаб батальона, но рядом, как назло, никого из подчиненных не было. Попав под пулеметный огонь, солдаты, те, кто выжил, раздались в стороны, пытаясь найти хоть какое-то укрытие. Отступать без приказа капитан не имел права. Так что оставалось только одно. Вести позиционный бой, пока не будет поставлена иная задача.
Пулемет перестал поливать роту роем пуль и теперь давил огнем любое движение в цепи. Капитан, понимая, что на одном месте очень быстро станет обычной мишенью, снова упал в снег и пополз на правый фланг. В темноте он сумел различить там несколько десятков вспышек от выстрелов винтовок. Эти десятки шагов дались ему очень тяжело. Пушистый снег набивался везде, забивая рот и лицо и перебивая дыхание. До солдат капитан добрался промокшим, словно водяная крыса.
С грехом пополам отправив очередного солдата посыльным в штаб, капитан начал организовывать позиции для плацдарма. Раз уж не получилось выбить гайдзинов одним ударом, значит, придется делать это постепенно. Солдаты попытались окопаться, но быстро поняли, что долбить мерзлую землю под огнем противника штыками не самое умное занятие. А снег не особо крепкая защита он тяжелых винтовочных пуль.
Лежа в снегу, капитан начал чувствовать озноб. Под утро мороз начал крепчать, и если ничего не предпринять, то очень скоро и он, и его солдаты просто замерзнут. Похоже, русские это тоже поняли, потому что любая попытка солдат вернуться на лед пресекалась ими фланговым огнем. Похоже, их просто обошли и теперь ждут, когда они сами решат свою судьбу. Или замерзнут, или сдадутся.
От такой мысли капитан Абе вздрогнул и принялся оглядываться, в поисках хоть какого-то выхода. Самым неприятным было то, что рядом с ним была только часть роты. Остальные остались на левом фланге, и связи с ними у капитана просто не было. Попытка одного из солдат добраться до соратников закончилась его смертью. Русские умели воевать в своих снегах. Это капитан понял после того, как уже третий солдат, попытавшись поднять голову, был убит.
Как ни вглядывался опытный офицер в кроны деревьев, пытаясь найти стрелка, который не давал им лишний раз пошевелиться, но так и не сумел понять, где он засел. Часа через два, когда стало понятно, что ответа из штаба не будет, капитан осторожно переполз поближе к солдатам и, дыша на озябшие руки, принялся объяснять подчиненным, в каком положении они все оказались по вине разведки.
Выслушав его, солдаты быстро переглянулись и, не говоря ни слова, принялись заряжать винтовки. Чуть улыбнувшись, капитан дозарядил свой револьвер и, убрав его в кобуру, перезарядил винтовку. Раз уж нельзя отойти, значит, надо идти вперед. Лежать и медленно замерзать, словно лягушка, он не собирался. Лучше уж почетная смерть в бою, чем бесславный конец в этих сугробах. Убедившись, что все готовы, капитан развернулся и пополз в сторону противника.
Добравшись до какой-то тропы, капитан остановился и, сделав глубокий вздох, рывком поднялся на ноги. Рядом с ним плечом к плечу встали его солдаты, и пронзительный крик: «Банзай!» – разнесся над тайгой.
Солдаты стреляли, не жалея патронов. Каждый из них понимал, что это его последний бой, и экономить не имеет смысла. Отбросив опустошенную винтовку, капитан выхватил револьвер и, разрядив барабан, рванул из ножен саблю. Солдаты, примкнув штыки, ринулись в атаку, проваливаясь в снег по самые бедра. Но, несмотря на это, упрямо шли на стволы противника.
Гайдзины, очевидно, сообразив, что у них кончились патроны, поднялись. Крупные, крепкие мужчины, вооруженные тяжелыми винтовками, шагнули навстречу, огласив тайгу своим извечным, страшным криком:
– Ура!
Невысокие, легкие японцы не могли соперничать с ними в рукопашной. Страшные удары прикладами и кулаками отбрасывали их в стороны, разом выбивая из сознания. Спасли только отчаянье и ловкость. Но и их не хватало надолго. Отбив выпад штыком, капитан плавно скользнул в сторону и, рубанув своего противника по шее, сделал плавный разворот, тут же оказываясь перед другим солдатом.
Рубить по телу капитан не решался. Толстые овчинные тулупы давали противнику неплохую защиту, так что капитан Абе старался бить наверняка. Уклонившись от очередного выпада, он ткнул острием сабли в лицо гайдзину и сделал очередной шаг в сторону. Сдаваться он не собирался. Кинув быстрый взгляд вокруг, он убедился, что солдат остается все меньше, и, зло усмехнувшись, шагнул навстречу следующему врагу.
Капитан не знал русского языка, но жесткую команду понял по интонации. Стоявший перед ним солдат, прикрываясь винтовкой с примкнутым штыком, отступил назад, освобождая место. Капитан моментально насторожился, не понимая, что происходит, когда из-за дерева вышел высокий крепкий парень с восточными чертами лица. В руке его капитан разглядел саблю одного из своих сержантов.
Русские раздались в стороны, и капитан, презрительно усмехнувшись, медленно поднял клинок. Это был его бой. Вышедший вперед парень чуть развернулся на носках и, плавно взмахнув саблей, нанес стремительный удар. Такого капитан не ожидал. Этот странный русский владел каким-то странным стилем боя, в котором капитан отмечал и китайскую школу тай-чи, и какие-то дикарские взмахи и финты.
В какой-то момент, при встречном ударе, сабля погибшего сержанта не выдержала и, жалобно звякнув, сломалась. Воспользовавшись моментом, капитан сделал длинный выпад, вонзая клинок в грудь противнику, но тот успел чуть развернуться, пропуская укол по касательной траектории. Капитан уже торжествовал победу, когда обломок сабли с силой ударил его в шею, разрывая горло и становую жилу.
На снег упали оба поединщика. Из вышедших на сопредельный берег японцев живым не ушел ни один. Русские солдаты, подойдя к лежащему на снегу парню, быстро осмотрели его и, подняв на руки, понесли в село.
Спустя два часа эскадронный фельдшер, тихо ворча, принялся зашивать широкую резаную рану на груди юного бойца.
Стоявший на крыльце избы, отданной под фельдшерский пункт, товарищ Сергей, затягиваясь из подаренной трубки, тихо спросил у стоявшей рядом с ним девушки: