Второпях во тьму

22
18
20
22
24
26
28
30

            Рассеянный  свет от далекого фонаря выделял тонкие занавески на фоне окружающих стен.  Остальная комната оставалась темной. Это раздражало, потому что он не мог  рассмотреть источник царапанья, доносившегося откуда-то с потолка, прямо над  кроватью.

Перевернувшись  на бок, Фрэнк попытался нащупать выключатель прикроватной лампы. Он был очень  напуган, а постельное белье настолько затрудняло движение, что потребовалась  почти минута, чтобы включить лампу.

            Во  время жуткого ожидания света, он представил, что что-то свисает с потолка вниз  головой, и что его лицо находится всего в паре дюймов от его. В те мгновения,  пока комната не была еще освещена, он также слышал решительное биение крыльев  об потолок. Он представил себе, что какое-то животное пытается протиснуться в  маленькую дыру.

            Когда  потолочный светильник и прикроватная лампа включились, шум стих. Фрэнк увидел,  что на потолке ничего нет, как и нет свидетельств какого-либо вторжения,  объяснявшего шум над головой. Но у него осталось стойкое опасение, что нечто  внутри здания имело твердое намерение показаться.

            Фрэнк  поспешно оделся, схватил бумажник и телефон. Он готов был покинуть здание и  дождаться утра, гуляя, если потребуется, по улицам, потому что это было  бесконечно лучше, чем оставаться внутри здания.

            Но  до лестницы Фрэнк так и не добрался.

            Открыв  дверь, он испугался выйти в коридор.

            Там,  на лестнице, воздух был наполнен треском сухих крыльев. Будто грязные голуби взлетали  с грязного цемента Трафальгарской площади, только в сто раз громче. В конце  коридора, где сквозь окно над лестничной клеткой проникал слабый свет, виднелся  силуэт, который не принадлежал ни Малкольму, ни Джимми, ни Лиллиан и ни Грэнби.

            Также  Фрэнк не был уверен, что ноги тощей фигуры касались пола. У него не хватало  присутствия духа, чтобы размышлять о том, возможно ли кому-то так зависать, а  также, то появляться, то исчезать из поля зрения. Но кем бы или чем бы ни был  незваный гость, он пребывал в состоянии повышенного возбуждения от его вида.

            Фрэнк  увидел, как фигура замотала в воздухе бесформенной головой. Пальцы, которыми  заканчивались длинные руки, то сжимались в кулаки, то разжимались. Фрэнк даже и  подумать не мог о том, чтобы включить в коридоре свет и как следует рассмотреть  фигуру.

            Съежившись  в дверном проеме, он обрел дар речи, лишь когда проглотил ком в горле.

            -  Деньги. Я достану их. Пожалуйста, не надо. Деньги. Я достану их.

            Где-то  наверху в доме он услышал сквозь биение крыльев голос Грэнби.

            -  Манда! Манда! Манда! Манда! - кричал человек, словно некую мантру, будто он  пришел в некое животное неистовство, отчасти ярость, отчасти мощное сексуальное  возбуждение в предвкушении кровавого насилия в стенах этого жалкого здания.

            Фрэнк  был уверен, что та тварь на лестнице разорвет его на части. Или, еще хуже,  утащит куда-нибудь, куда это здание предоставляет доступ, через потолки его  грязных комнат. И в следующий момент вернувшаяся ясность ума позволила ему  сделать предположение. Предложить компромисс шумному и грязному воздуху,  бьющему ему в лицо.

            Он  не был уверен, говорил ли он вслух, или это предложение было мыслью или даже  молитвой этому противоестественному существу, которое перемещалось между окном  и потолком второго этажа. Но он закрыл глаза и пообещал, что будет собирать  деньги для того существа у окна. И похвастался, что будет взимать арендную  плату гораздо лучше Грэнби.

            Когда  невероятный смрад окутал его лицо, отчего его вырвало на ботинки - миазмы,  которые могли висеть над полем боя или чумной ямой - Фрэнк рухнул на жесткий  ковер.

            В  себя он пришел от шума старых крыльев, бьющих на лестничной клетке. Вслед за  шумом с мансарды донеслось несколько криков, человеческих криков, раздававшихся  посреди жуткого стука, будто нечто твердое билось о стену со страшной силой.

            Постепенно  шум стих, и в здание вернулась тишина. Эта передышка была благодатью для  поруганных чувств Фрэнка.

            Когда  он поднялся на ноги, он знал, что должен делать.