Второпях во тьму

            Китти уставилась на куклу с отвращением и с некоторым чувством тревоги. Но что в этой фигурке так нервировало ее? Дело было вовсе не в простом лице из гладкого шелка с равнодушными чертами, грубо вышитыми красными шерстяными нитками. Ни в пустом взгляде глаз из перламутровых пуговиц. Ни в длинных деревянных руках и ногах, окрашенных в телесные тона, с облупившейся местами краской. Ноги заканчивались высокими башмаками на шнуровке. И хотя казалось, что конечности, торчащие из-под грязного крестильного платья, были взяты от другой куклы, или даже у ребенка-инвалида - что добавляло нежелательный реализм, не это отталкивало ее. Нет, самой тревожной частью куклы были ее волосы. Тяжелые каштановые локоны, напоминающие пышный парик Карла Первого, несомненно были срезаны с настоящей человеческой головы. Но их несоответствие грубому тряпичному лицу создавало впечатление, что кукла на самом деле была ребенком в маске.

            Китти не собиралась спать рядом с этой мерзостью ни минуты.

            Она схватила куклу за деревянное запястье и подняла со стула. И стала спускаться по лестнице на кухню. Кукла болталась у нее в руке. Китти не покидало ощущение, что она тащит силой какого-то угрюмого ребенка в место отбывания наказания, поскольку кукла была размером со среднего четырехлетнего малыша. И это чувство усиливалось, пока она не бросила ее в жестяную кухонную раковину и не задернула маленькую потрепанную занавеску, отделяющую пристройку с кухней от главной комнаты.

            Быстрый осмотр захламленных кухонных поверхностей и пыльных маленьких шкафчиков тоже дал ей понять, что во время своего короткого пребывания в доме еду себе она готовить не будет. Для печи даже требовался газовый баллон. Утром она уедет, а пока будет довольствоваться пирогом, чипсами, печеньем, шоколадом и вином, которые привезла с собой.

            Китти забрала из машины багаж. Поставила коробку с едой и вином на кресло и направилась со своей сумкой наверх. Выполнив задачу, она тяжело опустилась на кровать и закрыла лицо руками. Чудовищность совершенного Мораг обмана и атмосфера уродливого дома легли на нее таким тяжелым грузом, что она почувствовала страшную вялость. Но апатия не расслабляла ее. Казалось, наоборот, лишала сил, причем основательно. Душевная усталость мешала определить, какие еще недуги одолевали ее. Она чувствовала себя нехорошо. Физически некомфортно. Ощущала себя если не опустошенной, то изнуренной чувством похожим на раскаяние. Приговоренной.

            Она сидела, исполненная отрешенности, душевных страданий и озлобленности, пока странные звуки за окном не вырвали ее из оцепенения. Это было похоже на внезапно взлетевшую стаю птиц, только их крики напоминали ребячий гомон на далекой школьной площадке.

            Дети?

            Китти поднялась с кровати и, наклонившись, выглянула из крошечного окна. Стекло было грязным, и она смогла различить лишь горб большого черного холма, стоящего между садящимся солнцем и домом. Небо за холмом было ярко-белым экраном, на который невозможно было долго смотреть. Китти, заморгав, отвернулась. И, вместо того, чтобы выявить источник шума, спустилась на первый этаж.

            С задней стороны дома вид загораживала длинная земляная насыпь. А может, просто резкое поднятие местности. Но чем бы ни был этот холм, он отбрасывал тень на часть дома. И хотя день был жарким, на улице руки у Китти покрылись мурашками.

Солнце висело низко, и проникающие сквозь металлические облака лучи опаляли вершину. Из-за задней части дома ей было мало что видно, кроме ослепительно белого света и черного силуэта холма. Солнце было таким ярким, что она прикрыла глаза рукой и ахнула от внезапной боли в глазах.

            Мораг говорила что-то насчет "восхождения на холм, откуда открывается вид". Китти показала ландшафт своим прикрытым глазам. Оскалила в гримасе зубы с коронками, окруженные ярким овалом розовых губ. Хотела бы я посмотреть, как та бескостная корова поднимется на холм. Человеку пришлось бы присесть, либо встать на четвереньки. Склоны были слишком крутыми, слишком неровными, и этим нельзя было пренебрегать. И когда эта серолицая старая дева Мораг была здесь в последний раз?

            Китти отвернула голову, но странное физическое ощущение сохранилось. Перед глазами продолжало маячить темное пятно от холма, в то время как затяжная жгучая яркость неба въедалась все глубже в череп. Китти пошатнулась. Кровь отхлынула от головы. На мгновение полностью утратив ориентацию, Китти не понимала, где верх, а где низ, и в какую сторону она обращена лицом. А зажмурив глаза, она даже почувствовала, будто висит вниз головой, возможно, подвешенная за лодыжку. Из-за внезапного головокружения содержимое ее желудка едва не попросилось наружу.

            В голове зазвучали беспорядочные фразы из области медицины. Кровяное давление, тромбоз глубоких вен. Она страдала ожирением и отвратительно себя чувствовала. Провела за рулем шесть часов. Она отчаянно надеялась, что ее обморочный приступ связан с низким уровнем сахара в крови... Она запаниковала. Услышала собственный крик. Только он будто звучал издалека, из-за границ ее слепоты. Возможно, из-за эха, потому что крик будто устремлялся, если не увлекался, вверх по холму, прочь от нее.

            Ее грузное тело не осело, а скорее рухнуло с глухим стуком, затрепетав в знак неловкого протеста против внезапности падения. Земля под ней была холодной и неприятно торфянистой. Влага просочилась сквозь тонкое платье и нижнее белье, до самой кожи. Земля вытягивала тепло из ее тела, заменяя холодом, отчего кости ног и спины тут же заныли.

            На мгновение проявив самолюбие, Китти испугалась присутствия поблизости хохочущей толпы. Неужели фермеры и бродяги видели, как толстуха поскользнулась и упала? Да, по крайней мере, один человек видел ее, потому что нельзя ошибиться насчет чьего-то шумного стремительного приближения... Возможно, это было животное. Овца, корова или собака... Хотя нет, не животное, потому что послышался внезапный шелест одежды и уловимое колебание воздуха, производимое быстрым движением ног. Возможно, к той тени, которая уже заполнила глаза Китти, прибавилась еще одна. И воздух стал прохладнее, когда чье-то маленькое тельце оказалось между ней и небом.

            - Упала, - сказала она тому, кто там был. Вероятно, это ребенок с фермы или из соседнего летнего домика.

            Затем Китти забыла про свою гордость и принялась моргать и вытирать лицо, пытаясь избавиться от жуткого потемнения в глазах. Это необходимо было сделать немедленно, прежде чем она встанет на ноги, потому что темнота не торопилась уходить. Будто прилипла к внутренней стороне черепа.

            В своем полуослепленном состоянии, Китти ощущала нависающий над ней дом. Он будто ожил и вырос, устремляясь к небу, после чего потерял равновесие и собирался обрушиться на нее, пока она барахтается в сырой траве.

            На нее накатила тошнота. Внезапный приступ отчаяния, бессилия и сокрушительного осознания собственной незначительности охватил ее возбужденное сознание. Неуместное, но жизненно важное и насущное желание извиниться перед домом - попросить у него прощения - вспыхнуло у нее внутри. И Китти едва не выдала поток громких мольб.

            Но она остановила себя, осознавая нелепость этого побуждения. Она была просто ослеплена солнцем, потеряла равновесие и упала. Перевернувшись на живот, Китти с усилием поднялась на колени.