Снежить

Волков считал себя хладнокровным и расчетливым, но даже ему стоило великого труда остановиться, не доломать и не додушить этого визжащего, корчащегося на грязном полу мозгляка. К тому времени, когда рядом с «копейкой» с ревом замер реанимобиль, а два черных джипа сопровождения едва не снесли палисадник, он уже отключил девочку от капельницы и укутал в свою куртку.

Ему хватило одного только взгляда на ворвавшегося в комнату клиента, чтобы понять сразу две вещи. Этот человек сделает все возможное, чтобы его дочь ничего не вспомнила, а если и вспомнила, то очень быстро забыла. И тип, который посмел сотворить с ней все это, не доживет до суда.

А и плевать! Как отец, Волков его понимал. Понимал и не осуждал. Он лишь подумал, что нужно обязательно поговорить с Марусей, чтобы не доверяла улыбчивым незнакомцам.

Домой он вернулся смертельно уставшим, сел прямо у двери, уткнулся затылком в стену, закрыл глаза.

– Все хорошо? – спросила Арина. Она стояла перед ним босая, взъерошенная, словно со сна, но Волков точно знал, что жена не спала. Когда он уходил на задание, в ней что-то включалось, какой-то резервный генератор, она могла не спать сутками. Бдила, следила, пыталась подстелить соломку.

– Все хорошо. – Волков обхватил Арину за талию, притянул к себе. Он пришел с мороза, куртка его была припорошена снегом и, кажется, пахла железнодорожными шпалами. – Мы ее нашли.

– Нашли. – Несмотря на холод, Арина прижалась к нему всем телом, потерлась горячей щекой о щетину, сунула руку в карман его куртки, достала кожаную фенечку. Ту самую, про которую он уже и думать забыл. Он забыл, а она вот… нашла и теперь разглядывала с той же сосредоточенностью, с которой пару дней назад смотрела на фотографию похищенной девочки.

– Это не мое. – Волков чуть отстранился, принялся стаскивать куртку. Сейчас бы в горячую ванну, чтобы смыть с себя и запах шпал, и чужие эмоции, и собственные воспоминания.

– А чье? – Арина смотрела то на него, то на фенечку в своей руке.

– Да так, одного пацана.

– Одного пацана? – Теперь она глядела только на него, прямо ему в глаза. И взгляд ее был такой… туманом подернутый взгляд. – Моя мама умерла, – сказала она вдруг таким тоном и таким голосом, что на мгновение Волкову показалось, что перед ним сейчас стоит не его жена, а тот самый обдолбанный пацан. Захотелось отступить на шаг, отшатнуться даже. Но удержался, спросил онемевшими вдруг губами:

– Ты о чем, Арина?

Она моргнула, туман рассеялся, словно его и не было, а кожаная фенечка выпала из разжавшихся пальцев. Волков нагнулся, поднял, внимательно посмотрел на жену. Сейчас будет откровение. Он уже знал, что откровения не избежать. Знал и боялся. Хотя чего ему бояться-то? Что он сделал такого?

– Тебе сказать как есть? – спросила Арина очень серьезным, непривычно серьезным тоном. – Не готовить тебя? Не ходить вокруг да около?

– Как есть. – Он вздохнул и решительно кивнул. – Давай, любимая, режь правду-матку!

– Ты ведь не знаешь, что это за парень. – Она не спрашивала, она утверждала. – Ты видел его лишь однажды.

– А говорила, что не будешь ходить вокруг да около. – Он снова вздохнул. – Да, я его не знаю. И не представляю, откуда он знает меня.

– Он тебя знает, потому что ему рассказала о тебе его мама. Перед смертью рассказала. – Арина осторожно, словно боясь обжечься, провела кончиками пальцев по его щеке. – Она очень боялась, что он останется совсем один, и поэтому рассказала. Всю жизнь молчала, а потом решила, что так будет правильно, что ему важно знать правду.

– Мне тоже важно. – В горячую ванну теперь хотелось просто невыносимо, но от правды-матки в ванной не скроешься. И от Арины, когда она вот такая, тоже не скроешься.

– Он твой брат, Андрей. – Арина положила руки ему на плечи, заглянула в глаза.