- ИДИ И ВОЗЬМИ МЕНЯ, СТАРАЯ ЧЁРТОВА ВЕДЬМА! - крикнула она. - АХ ТЫ, ВЫСОХШИЙ СТАРЫЙ МЕШОК ДЕРЬМА! У ТЕБЯ НИКОГДА НЕ БЫЛО НИКАКОЙ ВЛАСТИ! У ТЕБЯ НИКОГДА НИЧЕГО НЕ БЫЛО! ТЫ ИСПУГАНА! БОИШЬСЯ ОСТАТЬСЯ ОДНА! БОИШЬСЯ, ЧТО НЕ СМОЖЕШЬ ДЕРГАТЬ ЗА НИТОЧКИ И ЗАСТАВЛЯТЬ СВОИХ РАБОЧИХ ТАНЦЕВАТЬ!
Матушка Кроу содрогалась от ярости, ревела и рычала.
Когда её громада пролетела прямо над головой, Лекс взмахнул гаечным ключом и разбил несколько рук манекенов, которые тянулись к нему. Но этого было недостаточно, и он это знал. Ведьма просто самовосстановится. Он должен был уничтожить это место. Её ареал обитания. Он совсем обезумел, размахивая гаечным ключом и колотя по трубам, вентилям и приборам. Он увидел массивный червячный редуктор, вмонтированный в стену, и бросился на него, как берсерк, колотя пока цепь не соскользнула с шестерёнок и не раздался скрип искорёженного металла, взрыв огненно-синих искр, и сама фабрика, казалось, закричала в агонии.
(НЕТ! НЕТ! НЕТ! Я НЕ МОГУ УМЕРЕТЬ!)
Он слышал в своей голове пронзительный, мучительный голос Матушки Кроу. Он набирал силу, как буря, и вонзался прямо в череп Лекса, перемешивая его мысли.
Цепь жужжала и искривлялась, выбрасывая чёрный дым, пахнущий горящей нефтью и промышленными отходами, а затем она соскочила с шестерёнок, раскачиваясь, как бумеранг, и чуть не снесла Лексу голову. Она с лязгом упала на пол, её тяжёлые железные зубья оторвали распределительную коробку от стены.
Это было похоже на разрушительную цепную реакцию.
Главная пружина потеряла свое натяжение, огромные маятники наверху, как и всё остальное, не выдерживали раскалибровки, раскачиваясь и ударяясь друг о друга. Один из них вырвался из своего гнезда и прорезал огромную паутину наверху... и паука, который цеплялся за неё. Оба рухнули вниз, маятник пронзил машину, ремни и роторы взлетели в воздух, как шрапнель. Сам паук рухнул среди обломков, разлетевшись на миллион извивающихся кукольных частей, которые были поглощены пламенем.
И снова в голове у Лекса зазвучал голос Матушки Кроу.
(ДЕТИ МОИ! МОИ ДЕТИ! УБИЙЦА!)
В воздухе стояла обжигающая вонь, запах перегоревших предохранителей и расплавленной резины. Весь комплекс разваливался на части.
- ТЕПЕРЬ ТЫ ОСТАНЕШЬСЯ НАЕДИНЕ С ТЕМ, ЧТО СОТВОРИЛА! - насмехалась над ней Рамона. - ТЫ ВСЕГДА БЫЛА ОДНА! У ТЕБЯ НИКОГДА НИКОГО НЕ БЫЛО! НИКТО НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛ ТЕБЯ, И НИКТО НЕ МОГ ВЫНЕСТИ ТВОЕГО ВИДА, ЧЁРТОВА СТАРАЯ ДЕВА!
Червеобразная туша Матушки Кроу ударилась об пол, её конечности сломались и загорелись. Она возвышалась над Рамоной, шипя и дымясь, от нее шёл едкий пар, который вонял, как горящие трупы. Её тело плавилось и лопалось, лица манекенов кричали от боли, а конечности разжижались, как горячий жир. Она поднялась, приклеенная к полу миллионами сочащихся струек горячего пластика.
Лекс опустился на одно колено, ярость слов твари, как пчелиный улей, гудела в его голове. Он вскрикнул, чувствуя истинную силу её разума, когда она пронзила его собственный. Она могла бы превратить его мозг в соус, если бы захотела, и если бы не Рамона, она, вероятно, сделала бы это.
Образ Матушки Кроу расплылся перед его глазами, а затем он увидел... он увидел, как её голова превратилась в огромный циферблат часов, который должно быть был футов двадцать в диаметре. Вместо часовых и минутных стрелок на нем был распят труп, шелуха из костей, тряпья и взъерошенных белых волос: физические останки Матушки Кроу. Её лицо было изуродовано и продырявлено червями, пергаментная сухая кожа прилипла к ухмыляющемуся черепу, как папье маше. Десятки шлангов были подключены к мумии, как если бы она была центральным процессором, все они дрожали, как щупальца. То, что всё ещё населяло эти кости, было неимоверным злом, извращённым разумом. Даже после кончины лицо мумии застыло в гримасе неземной ненависти.
Рамона швырнула в неё что-то похожее на алюминиевый фонарь, и её череп раскололся, как ваза, и из него вырвался белый свет.
Она ринулась на мумию и начала рубить её топором. Одни отрубленные конечности начали таять при соприкосновении с полом, а другие извивались, когда жизнь покидала их.
Циферблат часов исчез, и появилась какая-то жуткая помесь женской головы и сороконожки, которая кричала в агонии, метаясь из стороны в сторону. Когда Лекс ударил тварь гаечным ключом, та швырнула его в сторону, и он упал на пол, кровь текла из разорванной раны на лбу. Когда жвала, которые странно походили на зазубренные щипцы для льда, потянулись к Рамоне, она издала дикий и оглушительный вопль и вонзила лезвие своего топора прямо в лицо твари, которое раскололось и хлынуло струями жёлтой слизи.
Искалеченная и ослеплённая, Матушка Кроу наполовину уползала, наполовину тащилась, но Рамона не отставала от неё.