Черное солнце

22
18
20
22
24
26
28
30

— Глаза! Огонь! Огонь!

Ещё дважды вспыхнул адский пламень, прожирая орбитальные бомбардировщики, и зачастил, засверкал, прокалывая дископланы, как булавка бабочек.

Бой длился какие-то секунды и закончился на счёт «восемь». Горящие обломки сбитых аппаратов падали, кувыркаясь, вниз. Они пролетали по инерции, описывая дуги, оставляя за собой дымные шлейфы, и рушились на горные склоны, расколачиваясь на куски, выбрасывая снопы искр, страгивая с места снежники. Четыре или пять спасательных капсул всё-таки поспели с отстрелом, закружились, приплясывая в вихрях турбуленции и ударных волн.

— Сбить, — спокойно приказал Сихали.

А фридомфайтерам только скажи… Пакетник плевался, просаживая каждую капсулу-«яйцо» по очереди, и на ледник посыпалась «яичная скорлупа»…

— Так вам и надо! — мстительно проговорил Белый, наверняка припоминая Рыжего.

Фридомфайтеры не кричали «ура!», не обнимались, не улыбались даже. Они молчали, спокойно и сурово. Может, кто и гордился одержанной победой, да только тихо, про себя.

Сихали обернулся, увидал подходивших Шалыта и Помаутука и скупо усмехнулся, тоже вспоминая павших.

— Что прижухли? Переходим в наступление, товарищи генералы. Пора!

27 декабря, 23 часа 30 минут.

АЗО, Земля Мэри Бэрд, станция «Русская».

Земля Мэри Бэрд раскинулась широко — от гор Элсуорта до шельфового ледника Росса, с краю которого угнездилась станция «Мак-Мердо». Её суровые берега, заслужившие печальную славу величайшего «производителя» айсбергов, прозвали «Кладбищем дьявола». Стылые воды Тихого океана, омывавшие их, почти всегда были неспокойны, небо хмурилось и зимой, и летом. Не верилось даже, что где-то за этой свинцовой хлябью, качавшей льдины припая, выносившей колоссальные айсберги, голубеют тёплые волны, ласково веет пассат, перебирающий перистые ветви пальм…

Ближе к середине Земли Мэри Бэрд раскинулся неприветливый и безрадостный Берег Хоббса. С него выпирал мыс Беркс, приметный благодаря голым скалам. Дальше к югу горбился, дыбился скалистый мелкосопочник, полого поднимавшийся от моря до обширного, плоского нунатака, разбитого оврагами натрое. В северной его части поднималась гора Куб, сопка Внук, вершины Авиаторов и Первооткрывателей, южная представляла собой каменистую гряду, окаймлённую небольшими ледничками, а в центральной части нунатака, на сглаженном плато, стояла станция «Русская».

Больше всего эти места напоминали Тимофею Лимб Дантова Ада, где царил тоскливый сумрак. Даже пингвинов не видать…

Отойдя от «батона», глушившего турбины, Сихали прошёлся, хрустя каменным крошевом, к северному краю плато, обрывавшемуся крутыми склонами оврага, проехался по голубому льду промерзшего озерца, обшарил глазами морские волны, топорщившие злые гребешки. Поодаль, у банки Аристова, скопились айсберги, белел выступ многолетнего припая — не хватало ему одного лета, чтобы распасться на льдины, потребовалось бы три-четыре года на взлом.

Подбежал Белый и доложил:

— Всё нормально! Троих «оборонцев» спасли, их местные побить грозились. Говорят, сдали нас «интерам».

— А «интеров», значит, нет…

Шурик помотал головой.

— Пост их тут стоял, это точно, но все куда-то смылись. В обед, говорят, ещё были, а потом — всё…