Агент

…Спасаясь от духоты и пыли, Авинов укрылся в столовой Кадетского корпуса, где было на диво прохладно и дышалось легко. Сонливость донимала его, и, дабы освежиться, Кирилл плеснул на лицо холодной воды из умывальника. Сразу стало чуток полегче, хотя мысли ворочались по-прежнему вяло, и всё-то ему было лень. Даже бояться. И то хорошо…

Вытираясь, Авинов посмотрел в окно и увидел странное — на Соборную площадь выкатился броневик с размашистой надписью: «Смерть украинцам!» Следом, не отставая, прогромыхали тачанки с пулемётами и пушки.

Матросы-муравьёвцы бодро промаршировали двумя колоннами, а между ними важно и чинно проехал чёрный автомобиль с открытым верхом. Из него вышел Муравьёв, наряженный как опереточный диктатор. В гусарских брючках-чикчирах ярко-малинового цвету, в расшитой золотыми шнурами венгерке, сбоку шашка в сафьяновых ножнах, отделанных каменьями, пальцы в перстнях — главком весь сверкал и переливался. Сухопарый, с коротко остриженными седеющими волосами, Муравьёв был бледен, как вурдалак, а его неестественно горящие глаза на истасканном, но всё ещё красивом лице лишь подчёркивали родство с упырями.

Навстречу главкому шагнул Тухачевский — плюс и минус, огонь и стужа, буржуй и пролетарий. Командарм был в туго перехваченной ремнями гимнастёрке со следами погон на плечах, в тёмно-синих, сильно поношенных брюках, в жёлтых австрийских ботинках с горчичными обмотками.

Оглядев его, Муравьёв разлаписто полез на броневик, адъютант Чудошвили заботливо поддерживал главкома. Оказавшись наверху, на глазах у всех, Михаил Артемьевич картинно вытянул руку и заговорил горячим взволнованным голосом, звучавшим приподнятыми верхними нотами:

— Я вёл мою великую и доблестную армию от победы к победе, я разбил малороссийских гайдамаков и румын! Я приказывал артиллерии бить по высотным и богатым дворцам Киева, по церквям и попам — пятнадцать тысяч снарядов обратили в прах старый мир насилия! Киевская Дума запросила мира. В ответ я приказал душить их газами! Сотни генералов, а может и тысячи, были безжалостно убиты. Так мы мстили. Мы могли остановить гнев мести, однако мы не делали этого, потому что наш лозунг — быть безжалостными![64]

Толпа красноармейцев, перемешавшись с муравьёвцами, одобрительно взревела. Вскинув руки, Муравьёв резко прижал их к груди, словно помогая лёгким выталкивать воздух.

— Я поднимаю знамя восстания, — возопил он, — заключаю мир с чехословаками и объявляю войну Германии! Я провозглашаю Поволжскую республику! Все войска с Бугульминского, Сызранского, Мелекесского фронтов немедленно снимаются и направляются вместе с чехами для войны с немцами! Мы сожжём Европу!

Вся площадь взревела победными кличами, бойцы, не шибко вникая в смысл сказанного главкомом, потрясали клинками и палили в воздух. Китайцы капитана Сен-Фуяна радостно вопили: «Война конец!» — а матросы покатили в народ бочки вина, прямо с подвод раздавали бутыли с водкой, сгоняли растрёпанных девушек, визжавших и плакавших от испуга. Всё смешалось на площади, заходило ходуном, завертелось каруселью, завыло, застонало…

— Да что же он творит! — вскричал за спиною Кирилла Вилумсон. — Это же… Это же…

— Это измена, — подсказал Авинов. — Уходим!

Но было уже поздно. С треском распахнулись двери, и в Кадетский корпус ворвались матросы Муравьёва, уже изрядно поддатые. Они мигом скрутили наштадива, пыхтя и толкаясь, мешая друг другу. Зато «помогая» штабс-капитану — Кирилл вскинул маузер, двумя выстрелами в упор поражая ревмата, метнувшегося к нему.

— Именем революции! — заголосил рослый матрос, обвешанный бомбами, гранатами и маузерами, как ёлка игрушками.

Взяв разбег, Авинов прикрыл голову руками и выбросился спиной в окно, вышибая раму. Упав на клумбу, он тотчас же откатился. В разбитом окне возникла бледная харя в бескозырке — пуля вымазала её кровью. Вскочив, Кирилл понёсся за угол, перескочил забор, метнулся через скверик.

На боковой аллее, густо обсаженной соснами, он заметил двоих — комиссар Куйбышев, бешено ругаясь, тряс раненого Карлина:

— Вставай, скотина! Слышишь?! Вставай!

Карлин только мычал, качаясь на четвереньках. Услыхав шаги, Валерьян Владимирович резко обернулся. Авинов увидел наган в руке у комиссара и его злое лицо. Маузер выстрелил, как будто сам, поражая Куйбышева в голову.

— Х-хад… — прохрипел Карлин. — К-контра…

— От гада слышу, — холодно сказал Кирилл, нажимая на спуск.

Ломая кусты, с аллеи вывернул броневик. Его клёпаная башенка развернулась, затарахтел «гочкис», посылая длинную очередь. Авинов бросился на землю — и рядок злых фонтанчиков запылил в двух шагах впереди него. «А от хрена с морквой!»