Теща, чья совесть в устройстве этой дегустации была несколько нечиста, сообразила закуску — огромную яичницу из яиц от домашних кур. И, наевшись, Ромуальд с Митенькой размякли.
— Итак… — напомнил Кречет.
— Да я без всякого гипноза расскажу, — пообещал Митенька.
— Без гипноза ты уже рассказывал, — напомнил Мурч. Митенька затосковал. Он знал, что Ромуальд может без предупреждения сбить его с панталыку, как тогда, когда он не уследил за гипнотизером. И перед референтом стоял жуткий вопрос: кого опаснее рассердить, Успенского или Кречета. Успенский мог уволить, но вряд ли этим бы ограничился — Митенька знал тайну Икскюльской плиты, участвовал в опытах, и хоть бы чем он поклялся молчать — Борис Семенович бы не поверил. Дело могло кончиться очень плохо. А чего ожидать от Кречета — Митенька не знал.
Мысль о том, что можно, разболтав секрет, собрать рюкзак, сесть на первый же поезд, идущий на восток, и затеряться в Сибири, ему в голову не пришла. Он даже не представлял, как это — начинать жизнь с нуля и на новом месте, где ни одного знакомого. И в самом деле — для человека, поселившегося в онлайне, это что-то вовсе запредельное.
Видя, что Митенька задумался, Ромуальд взялся за работу. Он начал с простейшего — с вопросов, на которые жертва могла ответить только «да». Потом на помощь пришел солнечный блик на стенке банки с вином. И Митенька сам не заметил, как поплыл, поплыл…
И Кречет, и Мурч впервые видели погружение. Они сидели тихо, не шевелясь, и внимательно следили за процессом. Ромуальд осторожно вел Митеньку из дня сегодняшнего в день вчерашний, в позавчерашний, грамотно обошел все неприятные минуты, связанные с его пленением в «Конном дворе». Оказалось, что Митенька в состоянии погружения отлично помнил все латинские формулы, но в каком виде он их сообщил своим тюремщикам — можно было только догадываться.
Кречет и Мурч только переглядывались — им казалась дикой сама мысль о том, что монеты могут возникать из воздуха. А Ромуальд, видя, какими взглядами обмениваются эти два суровых молчаливых бойца, испугался.
Испуганный человек способен на неожиданные подвиги. Удирая от медведя, взлететь на десять метров по гладкому стволу сосны, например. Как это получается, наука еще не установила. Даже молодой и сильный цирковой гимнаст на такое не способен без веревочной петли хотя бы. Остается предположить, что испуг пробуждает способность управлять гравитацией.
Самоучка, владеющий техникой эриксоновского гипноза и еще кое-чего нахватавшийся, очень хотел угодить Кречету, боясь, что неудачный эксперимент выйдет ему боком. Поскольку Митенька совершенно не понимал смысла колдовской латыни, Ромуальд на свой страх и риск попытался забраться в те дебри исторической памяти, где можно было нашарить Митенькиного предка, знавшего смысл ритуала над Икскюльской плитой.
Гипнотизер проделывал это второй раз в жизни. Первый был, когда он с женой искал деньги, спрятанные покойным тестем. Жена согласилась на вторжение в свою психику — уж очень те деньги были нужны. Во время сеанса она даже мужским голосом заговорила. Пачку банкнот в результате отыскали — но это были не доллары, как надеялся Ромуальд, а советские рубли, утратившие всякий смысл.
Генеалогию Митенькиного семейства гипнотизер не знал. Когда референт доведенный до младенческого лепета, вдруг обрел женский голос, довольно сварливый, Ромуальд немного удивился, но продолжал задавать вопросы. Однако матушка референта была далека от латыни.
Кречет понял одно — эксперимент не удался, и нужно возвращать Митеньке его истинную сущность. Но Ромуальд вдруг ощутил возможность пробиться еще глубже!
Неожиданно Митенька заговорил по-немецки. К счастью, Ромуальд мог задать простейшие вопросы. На вопрос о своем имени референт ответил: барон фон Апфельдорн. И после этого заговорил взволнованно и страстно — жаль только, что ничего нельзя было понять. Кречет вылавливал в потоке немецкой речи латинские выражения, и не более того.
Мурчу весь этот цирк нравился все меньше и меньше. Мурч был простой парень, спортсмен и боец, его понятие о добре и зле было четким и внятным. И вот сейчас он видел — уже творится что-то нехорошее. Он понимал — нужно вмешаться. Но Кречет, его прямое начальство, не давал знака — и Мурч уже начал нервничать.
А Ромуальд был близок к панике — к настоящей панике. Он был, как человек, который разогнал тяжелую повозку и уже не в состоянии ее остановить. Разогнать следовало, чтобы вкатить на гору, но дальше был спуск, отличный гладкий спуск неведомо куда.
Кречет всерьез забеспокоился, когда гипнотизер стал требовать от Митеньки, чтобы тот повернул назад, ставя вопросы иначе: не «что было перед этим», а «что будет после этого». Ответы были на немецком, очень сердитые.
И вдруг Митенька произнес несколько слов на языке, который на немецкий даже отдаленно не был похож. И вид у него был — как у человека, который спал, бредил и вдруг проснулся.
Референт, сидевший во время сеанса, встал, выпрямился, расправил плечи и посмотрел на Кречета с Мурчем свысока. Во взгляде было презрение. Потом он усмехнулся и очень тихо засмеялся. И дальше произошло непонятное — легко оттолкнув Ромуальда, Митенька одним прыжком оказался на подоконнике, вторым — сиганул вниз.
— Ни фига себе! — воскликнул ошалевший Мурч.
ebooksa