50 и одно дыхание глубже

22
18
20
22
24
26
28
30

Провожу рукой по шее, царапая её, и не могу ничего с собой поделать. В моей крови полно эстрогенов. Опасных. Необходимых. Дышать бы, а не могу.

Машина останавливается перед воротами, передаю деньги, выползая из неё. Покачивает немного, но иду к проходному пункту охраны, вертя между пальцами карточку. Удивление мужчин, и моя улыбка, пьяная и очень вульгарная, прикладываю карточку и прохожу.

Кажется, что вечность не была здесь. Ничего не изменилось. Главная дорожка, ведущая к небоскрёбу, в котором я познала все радости и горести. И ведёт мной желание, которое уже не контролирую. Мои шаги отдаются в тихом и безмолвном холле. Нажимаю на вызов лифта, прислоняясь плечом к стене. Никаких планов, ничего. Только улыбаюсь, рисуя в своей голове картинки. Ещё немного, а завтра…

Лифт пикает, приглашая меня в зеркальное пространство. Мысли теряются, и я вхожу в него, с пятой попытки попадая в ячейку для карточек. Зелёный свет и уже еду. Желудок неприятно сжимается, сглатываю горький привкус. Икаю и откашливаюсь. Смотрю на себя и не узнаю. Глаза так горят, а щёки просто алые. Волосы в беспорядке, приглаживаю их пальцами. Ловлю свой взгляд в отражении и замираю. Эта девушка безумна. Безумна от страсти.

Пищание и лифт распахивается. Стою и смотрю в тёмное помещение, открывшееся мне. Смачиваю губы языком и не могу войти. Слышу только пульс в своих висках и быстрое дыхание.

Тёмная фигура в спортивных штанах и футболке появляется в свете от лифта. Моргаю, встречаясь с удивлённым взглядом.

– Здравствуй, Николас, – полушёпот срывается с губ, и шагаю к нему.

Четырнадцатый вдох

– Мишель? – Шокировано осматривает меня. Какой же он красивый. Волосы в беспорядке и странное выражение лица. Наверное, спал. Смотрю на него, а мысли не отпускают.

Громкий лай раздаётся сбоку. Поворачиваюсь, падая на колени, и смеюсь, когда Шторм буквально прыгает на меня, заваливая на спину.

– Я тоже скучала, – хохочу я, уворачиваясь от его языка.

– Шторм, к себе. Быстро, – громкий голос Николаса обрывает веселье, но собака не слушает его, лапами обнимая меня и чуть ли, не прыгая на мне.

– Шторм, мне уже больно. Ты мне синяки оставишь, – упираюсь в собаку, поднимаясь и садясь на полу. Такая радость внутри, что вижу этого пса, которого успела полюбить. Он носится вокруг меня, подмахивая хвостом, и снова пытается завалить меня на спину.

– Я сказал, к себе, – рычание из горла его хозяина. Хватает его за ошейник, оттаскивая от меня и толкая. – Немедленно, Шторм, к себе!

Смотрю, как собака обиженно уходит, и улыбаюсь, словно блаженная дурочка, сидя на полу.

– Ты слишком строг к нему, Николас. Это же собака… – не успеваю я закончить, как одним рывком меня поднимают на ноги. Шатаюсь и моргаю, от резкой смены положения.

– Ты пьяна, Мишель? – Шипит Николас, хватая меня за подбородок. Грубо. Больно. Открываю рот и затем хрюкаю от смеха. Может быть, совсем сумасшедшая? Меня даже не пугает опасный блеск глаз Николаса.

– А ну, – крепче сжимает подбородок. – Дыхни.

Складываю губы трубочкой и делаю так, как он просит, при этом хихикая. Кривится, отворачивается и выпускает мой подбородок из своей хватки. Пошатываюсь.

– Ты напилась, как портовая девка, Мишель! Ты, блять…