– Хлои, – зовет меня Эрик, быстрым шагом подходит ко мне, и я поднимаю голову.
Он присаживается на корточки напротив меня, и я ожидающе складываю руки на груди.
– Спасибо тебе, – говорит он.
– Тебе не следовало ей выкладывать так все без подготовки, я предупреждала. И это последний раз, когда я разруливаю твои проблемы, – откуда-то появляется злость на него.
– Ты сказала, что будешь помогать ей сблизиться со мной, – обвиняет он меня, на что я возмущенно выдыхаю.
– Нет, я не говорила такого. Я сказала, что буду делать все, чтобы моя подруга была счастлива. И не факт, что это будет в твою пользу. А сейчас тебе следует заверить ее в своей любви, – я резко поднимаюсь, отхожу от него, отворачиваясь, и смотрю на стену.
– Это будет в твою пользу, не так ли, Хлои? – язвительно спрашивает он.
– Это будет в пользу Мел. И я обещала помогать только ей, но никак не тебе. И вообще, это твоя дочь и твоя невеста, меня это никоим образом не касается, – отрезаю я, все так же стоя к нему спиной.
– Тебя это очень даже касается, малыш. А знаешь почему? – он подходит ко мне ближе, накрывая своей тенью, и уже шепчет мне на ухо: – Потому что ты имеешь сильное влияние на мою дочь, и я заберу у тебя эту власть, оставив одну. Она слишком зависима от тебя, а ты можешь ее настроить против моей невесты и меня. Это не в моих планах. Неужели не понимаешь, что ты лишняя? – продолжает он.
Внутри меня просыпается обида, и глаза наполняются слезами. Я зло поворачиваюсь к нему и тыкаю пальцем в его грудь.
– Знаешь, насколько я презираю тебя сейчас? Теперь мне есть за что тебя ненавидеть, Эрик. И да, с чувством одиночества я знакома в полной мере. И с тем, что могу быть лишней, тоже!
– Это я должен тебя ненавидеть за твое вчерашнее шоу! Ты хоть знаешь, насколько это больно? – он хватает мое запястье.
– Нет, но я знакома с другой болью. Я знакома с болью быть отвергнутой всеми, поэтому на мою долю ненависти хватает. И ты заслужил, я бы сделала это еще миллион раз, – я пытаюсь вырвать у него свою руку, но он крепче сжимает ее, притягивая меня за талию другой рукой.
– Что ты можешь знать в свои восемнадцать о боли? – удивляется он.
– Много, тебе не понять. И кстати, мне двадцать, – фыркаю я.
– Почему ты так держишься за мою дочь? Какая тебе в этом выгода? Деньги? Так я могу тебе их просто так дать. Вы все равно когда-нибудь разойдетесь, это правило жизни. Обуза моей дочери не нужна, – меня убивает этот холод в его глазах, эти слова режут меня изнутри, причиняя такую боль, что я задерживаю дыхание.
Откуда ему известно, куда бить меня? За что он настолько жесток ко мне? Потому что я для всех лишняя? Как и для своего отца, матери и остальных? Даже для Нила я обуза, он не может строить свою жизнь, потому что заботится обо мне.
Это мучительно вспоминать, видя свои слабости.
– Ты плачешь? – он освобождает мое запястье и дотрагивается до щеки.
– Представь себе, что я не робот, а человек. И у меня тоже есть душа и чувства, коих ты напрочь лишен. Отпусти ты меня, – я упираюсь в его грудь, желая убежать.