Восхищение

У меня затекли ноги, а еще закончились жвачки «Love is». Хорошо, что их можно заказать по Интернету.

Странная вещь. В семнадцать лет депрессия лечится очень просто: можно поплакать, напиться и послушать любимую музыку, а наутро грусть как рукой снимает. В тридцать восемь все гораздо сложнее. Как будто с возрастом мысли становятся тяжелыми и липкими, и просто так от них не избавиться. Игра в «Электронику» не помогает.

Так вот: Вадик мудак.

Мы с ним не поцеловались. У меня нет слов, одни эмоции.

Сначала вроде бы все шло как надо. Он пришел – улыбчивый, радостный, с порога подарил мне букет роз, принес с собой бутылку красного вина и торт. Признаться, я уже забыла, как умеют ухаживать настоящие кавалеры (да, я растаяла, стыдиться нечего. Антон за два месяца купил один раз ликер и пачку засахаренных эклеров).

Вадику очень понравилась квартира. Он долго бродил по ней и разглядывал каждую деталь. Еще бы. Это ведь квартира из прошлого. Сюда можно экскурсии водить.

Его слова: не комната, а музей.

Я показала детскую и кухню. Потом мы вернулись в бывшую комнату родителей, сели прямо на полу и стали пить вино и болтать ни о чем. Как в кафе, только атмосфера уютнее. Сквозь занавески лился мягкий свет заката, приглушенно бубнило радио, поскрипывал паркет под ковром. Вино было сладким на губах, с чуть горьковатым послевкусием на нёбе. Вадик после двух бокалов раскраснелся, расстегнул верхние пуговицы на рубашке и принялся горячо рассказывать о своей (успешной) жизни.

А я подумала, что не хочу рассказывать ему о своей.

В уголке сознания назойливо вертелись старые работы, прочитанные книги и просмотренные сериалы, знакомства и встречи, бухгалтерские отчетности, запахи сигаретного дыма и дешевого алкоголя, тяжелое дыхание Антона, когда он наваливался на меня на древней родительской кровати, первые седые волоски на висках, морщинки вокруг глаз и на уголках губ, подруги из Интернета, форумы для тех, кому почти сорок, сайты знакомств, тяжелые пробуждения и долгие засыпания. Узелки, которые мы расставляем на протяжении всей жизни, чтобы цепляться за них и спускаться, словно по канату, в черные воды памяти.

Так вот, мне не хотелось спускаться. Хорошо было на поверхности, в юности и даже в детстве, когда узелки не нужны, когда память забита настоящим, а не прошлым. Когда хочется двигаться вперед, а не кувыркаться назад.

Я тоже расстегнула пуговицу на блузке, потому что хотела быстрее проскочить этот неловкий момент пустых разговоров. Воспоминания – слишком тяжелая для меня штуковина.

А потом вмешался Томас.

Он прыгнул с дивана между мной с Вадиком, опрокинул бутылку вина и разворотил весь импровизированный стол. Я не говорю уже об испорченной атмосфере!

Пришлось схватить его за шиворот и отнести в кухню. О, как этот жирный котяра извивался и шипел. Хотелось сломать ему хвост еще раз, чтобы заткнулся.

Когда вернулась в комнату, от романтики не осталось и следа. Вадик выглядел испуганным и растерянным. Он спросил, всё ли в порядке? Я отмахнулась, мол, это всего лишь кот, который не привык к хорошему обращению. У Томаса вообще сложный характер. Помню, как он однажды ночью забрался мне на лицо и оцарапал когтями щеки. Мама еще водила меня к врачу, проверяли на бешенство.

Наверное, этот рассказ был лишним. Вадик засобирался домой, а я как дура промакивала салфетками вино на ковре, чтобы не осталось пятен.

Знаете, что я поняла в тот момент? Если Вадик уйдет, не останется больше мостика между мной прежней и мной настоящей. Квартира превратится в склеп из воспоминаний, куда я буду возвращаться по вечерам, чтобы каждый раз окунаться в море неиспользованных возможностей и нечистоты провалившихся ожиданий (как литературно-то, блин). Мое старое эго потирает руки от удовольствия!

Я сидела на полу с пачкой влажных салфеток в руке, рядом валялась бутылка из-под вина, стояли тарелки с кусочками торта, в воздухе все еще терпко пахло туалетной водой и чайными духами. Это и есть вариация меня – разбитая, разбросанная, невыносимо старая, но вкусно пахнущая…

Я, в общем, решилась.