Дядя Эдик склонил голову так, чтобы молочный белок единственного глаза уставился точно на папу. Затянулся, выпустил дым двумя струйками через нос, потом затушил сигарету о ладонь и выбросил бычок в форточку.
– Мы, если напрягаем, можем хоть сейчас уехать, – пробормотал он тихим и извиняющимся тоном. – Дело ведь не во времени, а в отношении. Так бы и сказали прямо. Не вселяли надежду.
– Эдик, прекращай, – буркнула тетя Маша.
– Обед затянулся, – продолжил он. – Пора и делами заняться. Пойдем, Машенька. Надо билеты на обратную дорогу забронировать. Если, конечно, добрые люди поделятся компьютером.
Он вышел первым, за ним, натужно скрипя колесами и оставляя шлейф мелкой ржавчины и неприятного запаха, выкатилась тетя Маша. Соня же сгребла в охапку подаренные игрушки и попятилась к дверям спиной, поглядывая с опаской то на папу, то на маму с Настей.
В кухне какое-то время все молчали. Было слышно, как по коридору кто-то ходит, скрипят колеса, шумит в ванной вода.
– Извинись, – внезапно бросила мама, и лицо ее налилось красным. – Ляпнул глупость – сходи и извинись. Люди к нам в гости приехали бог знает откуда, а ты такое городишь. Сколько хотят – пусть столько и живут. Родственники же.
Папа шумно выдохнул, поднялся и скрылся за дверью. Что-то он там бубнил – не разобрать. Потом раздался скрипучий каркающий смех тети Маши, а дядя Эдик звонко и отчетливо сказал:
– Холодец завтра, чтобы обязательно…
– Мам, – шепнула Настя (почему-то ей показалось, что лучше прошептать). – Мам, все же они какие-то странные, да?
– Жизнь потрепала, – ответила мама. – Жалко мне их. Хорошего в жизни, наверное, и не видели.
Настя вспомнила Сонины игрушки и согласилась. Все люди разные. И у всех по-разному складываются судьбы.
На следующее утро началась какая-то суета.
Настя проснулась от громкого шепота тети Маши, доносившегося из коридора:
– У вас из-под подоконника дует. Соня, доча, лежит головой к окну. У нее же будет менингит! А матрас? Вы видели этот матрас? Я на нем вторую ночь ворочаюсь, места себе не нахожу. Пружины в бок, все эти ямки, бугорки, вата лезет… представляете, как мне нелегко с моим-то радикулитом? А еще у меня же щитовидка! Кости ломит, значит, одышка, сердце стучит бешено! Эдичка меня с одного бока на другой перекладывает, чтобы я не задохнулась, а я ведь из-за этого и уснуть не могу. Два часа ночи – не сплю! Три часа – не сплю. И пружина какая-то надоедливая прямо в бок!
Ее шепот перебивал голос мамы, извиняющийся и пристыженный:
– Вы, главное, не переживайте. Бывает. Давайте мы вас на пару денечков к нам переложим, а сами в бабушкиной комнате ночевать будем. Это несложно.
– Я и не переживаю. Просто спала плохо. У меня же йода не хватает. Вот так лежу ночью, все свои болячки вспоминаю и за голову хватаюсь. Как я еще живу-то на этом свете? Не хочется вас беспокоить, но этот матрас и эти щели в окнах меня убьют. Как бабушка тут жила? Не понимаю. Стеснялась, наверное, сказать.
Насте не хотелось вставать, тем более до звонка будильника оставалось полчаса. Она прислушивалась к суете за дверью и пыталась представить, что там происходит.
Вот чьи-то шаги. Это наверняка папа переносит белье из одной комнаты в другую.