Избяной

Просить у председателя машину Фёдор не стал: за неё платить надо, а денег лишних нет. В Котлов отправился пешком, вернулся на такси, на глазах у всей деревни посадил в него беременную невесту и отвёз в котловский загс. Расписали их сразу: Даше весной рожать, тут не до церемоний.

Не было ни золотых колец, ни гостей, ни подарков. И свадьбы не было. Какая свадьба с животом? Расписались и ладно. Зато всё у них с Фёдором по закону, никто не посмеет упрекнуть.

А ночью в дверь офицеровской избы загрохотали тяжёлыми кулаками.

– А?.. Кто? – вскинулась Даша.

– Подымайся скореича, беги в дом! Мать помирает! Беги, сказал!

Дарья узнала голос отца. Торопливо оделась и, придерживая обеими руками живот, поспешила к родительскому дому.

Григорий мерил избу шагами, не глядя на дочь. Прибежавшего вслед за ней Фёдора молча вытолкал в сени. Не находя себе заделья, подлил в лампадку масла. Расправил на столе ладонями скатерть. Задёрнул на окне занавеску. Катерина приподнялась на постели, проговорила-прошелестела: «Ты бы лёг, Гришаня…Половицы под тобой скрипят, спать не дают… Мне полегче вроде стало».

Григорий кивнул головой, соглашаясь. Присел к столу, положил на него голову и уснул. Дарья просидела у материной постели всю ночь, гладила по руке, целовала в холодную щёку и просила: «Маменька, поживи ещё маленечко, зачем тебе умирать? Я тебе внука рожу, он толкается уже, на белый свет просится, а я его уговариваю, рано, мол, сыночек, погоди пока». Она не помнила, о чём говорила матери в её последнюю ночь, за что просила прощения. Катерина проваливалась в забытьё, а приходя в себя бормотала страшное про домового, что чужим в избе он житья не даст. А коли прогнать не сумеет, так и вовсе загубит.

«Кого загубит? Кто чужой, мама? Федя? Он муж мой законный, мы с ним в загсе расписаны, и свидетельство есть, с печатью» – говорила матери Даша. И слышала в ответ непонятное: «Дочка твоя – чужая».

Почему мать называет её дочку чужой? Откуда знает, что родится девочка? В котловской больнице Даше сказали, что у неё будет мальчик. Фёдор ошалел от счастья, а Даше хотелось девочку. Может, ошиблись врачи?

Словно отвечая на невысказанный вопрос, мать хрипло и протяжно вздохнула. И до утра не промолвила ни слова. А в погасшей печи горевал Избяной, шипел догорающими угольками, прощаясь со своей хозяйкой.

Катерина умерла под утро, не пережив дочериного позора и не простив её за ослушание. Дарья выпятилась из горницы с белым от ужаса лицом, ткнулась мужу в плечо, залилась слезами, пересказывая материны последние слова. Федор неумело её успокаивал, говорил, что перед смертью все себя не помнят и несут несусветное. Но мать говорила внятно и смотрела Даше в глаза, словно видела – не случившееся, но что непременно случится.

Весной Даша родила мальчика. Ребёнка окрестили Андрияном, в память Дашиного деда. Он прожил три месяца и тихо угас. Анна Егоровна, Дашина свекровь, не проронила у детского гробика ни слезинки. А Григорий убивался так, что с кладбища домой его вели под руки. А на что ему теперь дом – пустой как душа монашки, в которой ни любви, ни тепла, ни заботы ни о ком. Григорий глушил тоску самогоном, пил три недели кряду, потом пришёл в себя и надумал строить к избе прируб.

В областном лесничестве закупил хвойный лес-пиловочник, вместе с нанятыми рабочими вырубал в брёвнах лунки, складывал венцы, укладывал потолочные доски, настилал над прирубом крышу. И сорвался, не удержавшись на покатой кровле, упал аккурат на бревно, которое давно бы в сторонку откатить, да руки не доходили.

Прируб достраивали без него: сломанное ребро повредило Негубину лёгкое. Григорий лежал, скрипел зубами и клял судьбу: ни жены, ни дочери, ни внуков…

Даша пришла к нему приготовить еду и постирать, но он вытолкал её из избы и, ухватив суковатую палку, гнал ею дочь до самой калитки.

– Вон пошла! С голоду сдохну, а из твоих рук ничего не приму! Мать из-за тебя померла, и я помру, а ты жить будешь да помнить.

* * *

Осенью 1964 года Фёдору прислали из военкомата повестку. На медкомиссии его признали годным к нестроевой службе (из-за грыжи) и отправили в Среднюю Азию строить вместе с бывшими уголовниками город в песках. Зачем тот город понадобился и кто в нём будет жить, не понимали ни гражданские, ни блатные. И от скуки развлекались, устраивая побоища, стенка на стенку. После одной такой драки Фёдор угодил в госпиталь, где ему сделали операцию и вырезали грыжу. Даша со свекровью молились за раба божьего Фёдора, читали его письма из госпиталя, радовались каждая о своём. И плакали каждая о своём.

К радости обеих, домой он вернулся здоровым, в армии освоил профессию шофёра и теперь работал в котловской автоколонне.