Юмор и мистика! Дед мой был дворником. Тайна старинной кружки

22
18
20
22
24
26
28
30

– От любви, Сеня, от любви, – коротко объяснил Олег и, поднявшись с кресла, зааплодировал стоя.

Наконец, на сцену вышел круглолицый человек среднего роста. Он подошёл к микрофону и доверительно сообщил всему залу:

– У меня вчера тёща спросила: «Ты варёные макароны любишь?» Я отвечаю – люблю. «А хочешь?» Я отвечаю – хочу. А она мне говорит: «Тогда налей в кастрюлю воды, доведи её до кипения, и брось туда макароны».

В зале раздался смех. Засмеялся Олег, раскатисто заржал толстяк, на полтона ниже захихикал студент в очках, загоготал, словно гусь на водопое, маленький пенсионер, а неопрятно одетый мужчина запричитал: «Ой, я не могу! Ой, я не могу!»

Семён посмотрел на Захарыча. Тот тоже смеялся. Но было заметно, что фальшивит. Заулыбался и сам Семён. Но не из-за шутки артиста, а глядя на группу поддержки.

Бедокур же всё не унимался.

– Встречаю я своего бывшего одноклассника, заядлого рыболова. Спрашиваю у него: «Далеко собрался?» «В баню», – отвечает. Я говорю: «Серёга, какая баня? Ты ж с детства мыться не любил! За тобой ещё мать по двору с хворостиной гонялась, чтоб тебя в ванну затащить! Ты ж единственный в классе был, кого учительница никогда к доске не вызывала! Тебя ж с работы из-за твоего запаха выгнали. От тебя даже жена ушла!» А он говорит: «Это всё ерунда! От моего запаха рыба перестала клевать!»

Зал в очередной раз взорвался от смеха. И снова засмеялся Олег, и снова заржал толстяк, захихикал студент в очках, загоготал маленький пенсионер. А неопрятно одетый мужчина запричитал: «Ой, я не могу! Ой, я не могу!»

– Когда же это всё закончится? – опасаясь за своё здоровье, подумал Семён.

– Никогда! – прогремело в микрофон со сцены. – Никогда больше ничего не подарю тёще. Я в прошлый день рожденья подарил ей кобеля, а она назвала его моим именем.

Очередной взрыв смеха навёл Семёна на размышления.

– А чего тут обижаться? – подумал он аплодируя. – Ну, подумаешь, собаку назвали твоим именем. Вот если бы тебя назвали собачьим. Тогда другое дело!

Однако сам Бедокур от этого ничуть не расстроился. Вежливо раскланявшись, он взял в охапку, подаренные букеты цветов, и под аплодисменты и крики браво, вынес их за кулисы.

На сцене снова появился ведущий.

– А теперь, уважаемые зрители, – крикнул он в микрофон, – перед вами выступит непревзойдённый мастер по художественному свисту Евгений Блатосян! Встречаем!

Зал зааплодировал!

К микрофону из-за кулис выбежал смешной маленький человечек и, похлопывая себя ладошками, словно крылышками, засвистел какую-то мелодию. Семён засмеялся.

– Ты что! – толкнул его локтем Олег, – Сейчас смеяться не надо. Это же не юморист.

– Извини, не сдержался, – честно признался Семён и отвёл взгляд в сторону, дабы не рассмеяться снова. Но тут он увидел странно съёжившегося дедушку. Захарыч покраснел как варёный рак и притих, будто нашкодивший кот.

– Дедуль, расслабься. Сейчас смеяться не надо, – тихо сказал Семён.