Я придумывала разные варианты и пробовала. И иногда у меня действительно получалось. Я разбегалась, подпрыгивала и взлетала. Набирала высоту и старалась не думать о том, как именно это у меня получается. Но запоминала ощущения, чтобы потом суметь повторить. Я пролетала над машинами, затем долетала до верхушек деревьев и домов. Когда двор перед моим домом терялся из вида, а улица становилась все меньше и казалась совсем игрушечной, я плыла по воздуху вниз. И это получалось так легко, совершенно само собой. Однако спускаться на землю я не спешила: больше всего мне нравилось летать вдоль домов и смотреть, как живут люди.
Удивительно: домов так много, они такие маленькие с высоты, в них столько окошек. И за каждым скрывается ячейка-квартирка, где живут люди. Если прислушаться, слышно, как гудит жизнь дома. Стучат столовые приборы, трещит телевизор, кто-то ругается, а кто-то смеется. Все эти люди разные, и они проживают свои жизни. Но в этот миг они становились единым жизненным потоком, за которым я с любопытством наблюдала.
Облетев двор несколько раз, я тихонечко влетала в свое окно. Ноги, коснувшись пола, тяжелели, и ступать было непривычно, как бывает, если долго кататься на велосипеде. Я представляла, как все удивятся, когда я расскажу им о своем приключении. А какие у них будут лица, когда я при них полечу!
Утром меня ждало жестокое разочарование. Я просыпалась. Но хорошо помнила, каково это – летать. А потому не бросала попыток. И иногда у меня получалось вновь…
Чужая мечта
Ранним утром он вышел из дома и растворился в шуме большого города. В толпе. «Люди. Машины. Снова люди», – он вздохнул. Все вокруг заражены, раздражены, заряжены. Жители большого города – детали огромного механизма, и каждое утро они приводят его в движение. И все происходит так быстро, так головокружительно, что невозможно остановиться, отдышаться, подумать.
– К черту все, – сказал он. – Я устал.
Через месяц он сидел у костра в лесной глуши, где не ловит телефон, нет машин и неумолкающего городского гула. Огонь тихонько потрескивал, а плед защищал от ночной прохлады. Местный житель, приютивший его в лесном домике, был скуп на слова, да и почти не знал языка.
Так они сидели вдвоем, смотрели на языки пламени, и каждый думал о своем. Гость – о том, что хотел бы жить здесь всегда. А хозяин дома – о том, как ему все осточертело.
Сюда его еще маленьким притащила бабка. Тронутая, злобная старуха, ненавидевшая людей. С детства все, что он знал – этот лес, ручной труд, холод и бесконечная, беспредельная скука. Ему хотелось выть от того, насколько одиноко и тоскливо в этой глуши.
К черту все.
Через месяц он сидел на горячем песке людного пляжа. Курорт. Солнце слепило и обжигало плечи, но он лишь с наслаждением закрывал глаза. Хорошо. Наверное, завтра кожа будет болеть и облезать. Ну и пусть. Дети брызгались водой, и брызги порой попадали на него. Но он на ребятню был не в обиде: отчего-то их веселье заставляло его улыбаться. Он впитывал чужие голоса и чужое счастье. И мечтал навсегда остаться жить тут.
За его спиной, в небольшом пляжном кафе сидела женщина. Она смотрела на отдыхающих, на это море, этот пляж. И ненавидела от всего сердца. Вкалывать, когда сезон, сидеть без гроша, когда этот пляж без тепла становится никому не нужен. И никаких возможностей. Дыра, где ты должен забыть о своих мечтах. Воплотить их здесь невозможно.
– Как же надоело, – прошептала она.
Через месяц она стояла посреди большого города. Города, где есть долгожданные возможности. Где люди развиваются, где можно стать кем-то значимым. Она остановилась возле пекарни, откуда тянуло свежими булочками. Разномастные вывески мерцали неоном, как атрибуты вечного праздника. Мимо проходили люди, веселые, стильно одетые, занятые.
Женщина вытащила из кармана телефон и, сделав несколько фото на память, улыбнулась. «Хочу остаться тут навсегда».
Заоконье
Оконные рамы старые, ровесники нашей пятиэтажки, и из их трещинок на меня тянет холодом. Листочки скручиваются и темнеют, да и весь я уже трясусь, но людям не заметно. Все заботы да беготня, как уж тут вспомнить о сущности в горшке, замерзающей за завесой штор. Водичку иногда приносят, и на том спасибо.
Раньше я стоял на кухне, рядом с плитой, изнывал от зноя и покрывался жиром, как какая-нибудь сковорода. Теперь вот меня отправили в комнату. Прохладно, конечно, но душевного спокойствия поприбавилось. Так что я не жалуюсь.
Слышу, у них громко ругается телевизор, раздраженный чем-то, что мне не видно. Домашние взволнованно обсуждают зрелище. Ну и пусть. У меня тут тоже интересно.
ebooksa