Мельмот Скиталец

– О, как это все запутанно и страшно! – воскликнул священник, побледнев и осеняя себя крестным знамением; в движениях его был непритворный ужас; он склонил голову и застыл, не в силах вымолвить ни слова.

– Святой отец, – сказала наконец Исидора, – вы должно быть, знали отшельника, того, что жил возле развалин монастыря неподалеку от нашего дома; он же был и священником. Это был человек праведной жизни, он и обвенчал нас! – в голосе ее послышалась дрожь.

– Несчастная жертва! – простонал священник, не поднимая головы. – Что ты такое говоришь! Да ведь все знают, что праведник этот умер в ночь накануне той, когда была твоя ужасная свадьба.

Последовало снова тягостное и жуткое молчание; наконец священник его нарушил.

– Несчастное существо, – сказал он спокойным и торжественным голосом, – мне позволено перед тем, как ты пойдешь на допрос, поддержать твой дух, исповедовав тебя и причастив. Молю тебя, очисти душу твою от бремени греха и откройся мне. Ты согласна?

– Согласна, святой отец.

– А ты будешь отвечать мне так, как ответила бы перед судом божиим?

– Да, буду отвечать так, как перед судом божиим.

И она опустилась перед ним на колени, так, как положено на исповеди.

* * *

– И ты открыла теперь все, что смущало твою душу?

– Все, отец мой.

Священник довольно долго сидел в задумчивости. Потом он задал ей несколько вопросов относительно Мельмота, на которые она никак не могла ответить. Вопросы эти вызваны были по преимуществу рассказами о его сверхъестественной силе и о трепете, который он сеял вокруг себя всюду, где бы ни находился.

– Отец мой, – спросила Исидора прерывающимся голосом, едва только он замолчал, – отец мой, можете ли вы мне что-нибудь рассказать о моих несчастных родителях?

Священник только покачал головой и не ответил ни слова.

Потом, правда, тронутый ее настойчивостью, в которой было столько волнения и муки, он с видимой неохотой сказал, что она сама может догадаться, как повлияли на ее отца и мать смерть сына и заточение дочери в тюрьму Инквизиции, ведь оба они были не только любящими родителями, но и ревностными католиками.

– А они живы? – спросила Исидора.

– Не спрашивай меня больше ни о чем, дочь моя, – ответил священник, – и будь уверена, что, если бы ответ мой мог принести тебе успокоение, я бы не замедлил тебе его дать.

В эту минуту в отдаленной части здания раздался колокольный звон.

– Колокол этот, – сказал священник, – возвещает, что допрос твой скоро начнется. Прощай, и да хранит тебя Господь!

– Погодите, отец мой, побудьте со мной… только минуту… одну минуту! – взмолилась Исидора, в отчаянии кидаясь к нему и становясь между ним и дверью.