— И что с машиной? — спросил я. — Утонула?
— Да! И даже помялась!
— В воде?
— Там была стена! И паровоз!
— Ух ты.
Когда Макс отошёл, я спросил у Марины:
— Как он спит?
— С переменным успехом.
В тот год Макс часто кричал во сне, словно не мог выбраться и звал на помощь. Когда мы брали его в свою кровать, то я — разбуженный, со стылым сердцем — обнимал сына, шептал «всё хорошо, хорошо», чувствуя раны от этого неожиданного крика. Я баюкал его и клялся себе, что посвящу всю жизнь тому, чтобы Макс был счастлив, всегда буду рядом…
Я помню кусочки пересказанных сыном снов, помню хорошо. Они одновременно забавляли и пугали («они в клетке, их едят собаки»). Игнорировать их казалось неправильным, верить — изнурительно опасным.
— Всё будет хорошо, — сказал я. — У нас всё будет хорошо.
Вечером появился Ненастоящий дядя. И хорошо уже не было никогда.
— С вашим сыном случится что-то плохое, если вы не уйдёте, — сказал он.
Меня словно ударили в лицо.
Я сидел на лавке у бокового входа в больницу и смотрел на высокого человека, сквозь него. Сигарета застыла у моих губ, я чувствовал, как их касается фильтр. А ещё я чувствовал — ночь, её приближение. У этой ночи не было краёв.
— Что?
Ненастоящий дядя облизал тонкие губы: маленький острый язык сделал это по-змеиному проворно.
— Вы не должны видеть его, слышать его. Не знаю, как действует
Он не договорил. Достал руки из карманов болоньевой куртки, посмотрел на них и снова спрятал.
Я пытался переварить услышанное. Хотел найти в нём другой смысл, не тот, что сейчас выжигал мои внутренности. Я хотел снова оказаться в палате, чтобы этой встречи не было, чтобы…