В стекло постучали. Фабиш без объяснений выскочил за дверь.
Гур опустил взгляд на разлетевшиеся по полу осколки капсулы. Потом посмотрел на дверь. Он действительно слышал щелчок?
Он сглотнул и медленно поднялся с койки. В ногах и руках ощущалось покалывающее онемение, сознание путалось.
Одноместная палата-камера вмещала лишь койку с привинченной к полу тумбочкой, до двери — каких-то два метра… которые показались Гуру ужасно длинными. Он положил вспотевшую ладонь на ручку и замер.
Заперто, мысленно предупредил себя доктор и повернул ручку.
Дверь открылась в широкий больничный коридор.
Сердце безмолвно надсаживалось в груди. Гур вышел из палаты.
В конце коридора, слева от двустворчатых дверей в операционную, курили две медсестры. Белые, заляпанные красным халаты, повязки и шапочки. Разве что перчатки сняли.
Гур сделал несколько ватных шажков и опустился на лавку. От белизны стен рябило в глазах. Сизые, почти невидимые клочки сигаретного дыма щекотали горло.
— Он улыбнулся, ты видела, он мне улыбнулся… — говорила крупная медсестра с выбившейся из-под шапочки русой прядью. — Вот прямо в глаза посмотрел и улыбнулся.
— Жутко, — отвечала вторая, статная, бледная. — Да как он вообще жив-то остался?
— И не говори. Ведь по живому резали…
— Пять часов без анестезии, пока назад всё запихали… а ещё улыбается…
— А что тот немой написал, видела? Когда бумажку с ручкой попросил?
Немой, подумал Гур. Значит, объект № 2.
— Не видела, но Басов шепнул…
— И?
Гур напряг слух. Медсёстры ни разу не взглянули на него, словно из палаты выбрался не человек, а призрак.
— Немой написал… — Статная да бледная глубоко затянулась, пустила дым в потолок. — «Продолжайте резать».
Потолочные лампы погасли.