— Можно его потрогать? — спросила меня Мила, нерешительно протянув к ворону руку. — Он ведь не укусит?
— Ты это у него спроси, — усмехнулся я.
Мила снова звонок засмеялась, потом повернулась к ворону и вежливо спросила:
— Гарыч, я могу тебя потрогать?
Гарыч переступил с лапы на лапу, словно бы сомневаясь, а затем небрежно согласился:
— Трогать.
Мила осторожно коснулась его крыла, Гарыч без всякого стеснения и осторожности начал взбираться ей на руку. Мила не испугалась и даже не обратила внимания, что ворон царапает ее руку, пачкает манжет белоснежной кофты. Она вела себя очень естественно, словно бы всю жизнь имела дело с хищными птицами. Мила держала его на вытянутой руке, внимательно наблюдая за ним и не переставая завороженно улыбаться.
Ворон же глазел на ее довольно крупный золотой медальон на шее, очень придирчиво так глазел, словно бы оценщик в ломбарде, пытающийся прикинуть его стоимость.
— Хороший Гарыч, — улыбаясь, приговаривала Мила, поглаживая ворона по спине, но он не обращал на нее внимания, он был намертво прикован к медальону на тонкой золотой цепочке. Никогда не замечал за Гарычем такого интереса к золоту.
Вдруг Гарыч резко наклонился к Миле. Она вздрогнула и вскрикнула от неожиданности. Сначала мне показалось, что он ее клюнул, но нет. Гарыч вцепился клювом в медальон и теперь тянул его изо всех сил.
Я быстро среагировал, забрал ворона с руки Милы, ухватил его за шею, начав вытягивать из клюва медальон.
— Ах ты ж паразит, разве так можно с гостьей?! — выругался я, пытаясь расцепить клюв, но Гарыч вцепился в него мертвой хваткой и никак не желал отпускать.
— Осторожно, только не делай ему больно, — попросила Мила, придерживая рукой цепочку так, чтобы Гарыч ее не порвал.
В конце концов ворон не выдержал моего натиска и отпустил золотое украшение. Мила поспешила отойти от него на безопасное расстояние.
— Что на тебя нашло, дружище? Разве так можно? — вполне серьезно поинтересовался я у уже отлетевшего обратно на жердь ворона.
Он бросил в мою сторону виноватый взгляд, каркнул:
— Можно! — и обиженно отвернулся.
— Плохой ворон! — пожурил я его напоследок.
И Гарыч то ли согласился, то ли имел в виду что-то другое, но тоже повторил:
— Плохой.