Григанский все еще держался за горло и тяжело дышал, затравленно, словно побитая собака, глядя на меня.
— Я знаю, что проиграл, — ответил он. — Я принимаю твою победу, дуэль была честной.
— Честной, — зло усмехнулся я. — Меня конечно радует, что ты сейчас стараешься держаться с честью, достойной твоего происхождения, но так ли на самом дели честна была эта дуэль?
Борислав непонимающе свел брови к переносице, Глеб заметно напрягся, но я пока не обращал на него внимание, подогревая эмоции и накаливая нервы моей жертвы.
— Меня ослабили, подстрелили пулями, начиненными вурдовским зельем ослабления. Сделано это было для того, чтобы ты победил в дуэли.
— Я этого не делал, Гарван! Ты несешь бред! Могу на роду поклясться! — вспылив, закричал Григанский.
— Не стоит, — усмехнулся я. — Я знаю, что это не ты. Это сделал твой отец.
Борислав округлил глаза, глядя на меня как на полоумного:
— Ты сдурел, Гарван?! Зачем моему отцу это? Да и он не знает про дуэль…
— Ну конечно, — грубо перебил я его, — ты ведь не в курсе, что твоей отец в курсе.
В глазах Григанского скользнул непонимание, он судорожно сглотнул, и снова потер покрасневшее от лассо горло:
— С чего ты взял?
— Пойдем, незачем с ним говорить, — внезапно схватил его под руку Глеб, пытаясь утащить с пустыря.
Но Борислав не сдвинулся с места, продолжая с непонимание таращиться на меня.
— Спроси у своего друг Быстрицкого, — улыбнулся я и перевёл взгляд на Глеба. Быстрицкий, словно остолбенев, неподвижно застыл.
— О чем он? — повернулся к нему Борислав.
— Он врет, это неправда, — не смея смотреть на меня или на Борислава, торопливо ответил Глеб.
Григанский, кажется, ему поверил.
— Этого не может быть, — закачал головой Борислав. — Ели бы отец узнал, он бы отменил родовую клятву, а мне бы влетело. Ты лжешь! Знаешь, Гарван, я уже начинаю сомневаться, что это не ты сам себя подстрели. Ты ведь сумасшедший!
Я продолжил говорить невозмутимым тоном и без всякой агрессии: