Уитни, любимая

– А когда героиня не лежит без сознания, – весело блеснула глазами Уитни, – значит, прижимает к носу флакончик с нюхательными солями и льет слезы по некоему безвольному джентльмену, до сих пор не набравшемуся мужества сделать предложение или, того хуже, успевшему отдать руку и сердце другой, недостойной особе. Лично я никогда бы не смогла целыми днями лежать и ничего не делать, зная, что мой возлюбленный стал жертвой какой-нибудь ужасной женщины.

Уитни мгновенно опомнилась и искоса взглянула на тетку, чтобы проверить, не шокирована ли та, но леди Энн рассматривала ее с непонятной улыбкой, таившейся в уголках губ.

– Тетя Энн, могли бы вы питать какие-то чувства к мужчине, который падает на колени и произносит: «О Кларабел, твои губы – лепестки красной розы, а глаза – две сверкающие звезды»? – И Уитни, презрительно фыркнув, пояснила: – Именно в этом месте я помчалась бы за флакончиком с солями!

– И я тоже, – смеясь, согласилась Энн. – Итак, что же ты читаешь, если не унылые любовные романы? – Взяв книгу из-под ладони Уитни, леди Энн взглянула на выведенный золотом заголовок. – «Илиада»? – потрясенно-недоверчиво пробормотала она.

Ветерок зашелестел страницами, и Энн перевела изумленный взгляд на замкнутое лицо Уитни:

– Но она на греческом! Ты знаешь греческий?

Уитни кивнула, краснея от унижения. Теперь тетя посчитает ее синим чулком – очередное темное пятно на репутации.

– Еще латынь, итальянский, французский и немного немецкий, – призналась она.

– Боже милостивый! – выдохнула Энн. – Каким образом ты все это выучила?

– Несмотря на весьма невысокое мнение отца о моих умственных способностях, я просто наивна, но не безмозгла и терзала его каждый день, пока он не пригласил для меня учителей по истории и языкам.

Уитни замолчала, вспоминая, как была уверена когда-то, что, если станет прилежно учиться, сумеет заменить отцу сына, которого у него никогда не было. И тогда он, может, полюбит ее…

– Да ты, кажется, стыдишься своих успехов, хотя должна бы гордиться.

Уитни задумчиво посмотрела на дом, уютно расположившийся в долине под холмом.

– Конечно, все считают, что обучать женщин таким вещам – пустая трата времени. И по правде говоря, я совсем не способна постигнуть то, что по плечу каждой женщине. Шью так, словно делаю это с завязанными глазами, а когда пою, все собаки в округе начинают подвывать. Мистер Туитсуорти, наш местный учитель музыки, утверждает, что от моей игры на фортепьяно у него мгновенно появляется крапивница. Я не умею делать то, что делают другие девушки, и, что хуже всего, ненавижу подобные занятия.

Теперь-то, думала Уитни, тетя окончательно невзлюбит ее, как и все остальные, но так даже лучше. По крайней мере теперь Уитни перестанет бояться неизбежного.

Она взглянула на леди Энн широко раскрытыми глазами:

– Уверена, папа уже успел все рассказать обо мне. Конечно, я для него ужасное разочарование. Он хочет, чтобы я была такой же изящной, скромной и тихой, как Элизабет Аштон. Я пыталась, сколько могла, но ничего не выходит.

Сердце Энн сжалось от боли за это прекрасное, живое, смелое, запутавшееся дитя, рожденное ее сестрой. Коснувшись пальцами щеки Уитни, она мягко сказала:

– Твой отец мечтает о дочери, подобной камее, – деликатной, бледной, невыразительной, во всем повинующейся его воле. Но вместо этого его дочь похожа на бриллиант – такой же сверкающий, полный радости жизни, и поэтому он не знает, что с ней делать. Вместо того чтобы ценить редкость и красоту камня, немного отшлифовать его и явить миру ослепительный блеск, он пытается превратить драгоценность в обычную камею.

Уитни была склонна скорее думать о себе как о куске угля, но, не желая лишать иллюзий тетю, решила промолчать. После ухода леди Энн она вновь взяла в руки книгу, но вскоре, забыв о подвигах героев, перенеслась мыслями к Полу.