Всем парням, которых я любила

– Хорошо, – говорит сестра, снова зевая.

Мы вешаем трубки, и я делаю себе «сандэ»[14] прямо в упаковке со сливочным мороженым: добавляю туда шоколадный соус, взбитые сливки и орехи. Все как полагается. Я беру его с собой в комнату и ем лежа на кровати. Я съедаю все, до последнего кусочка, словно лекарство.

Глава 18

КИТТИ СТОИТ У КРОВАТИ, КОГДА Я ПРОСЫПАЮСЬ.

– Все твои простыни в мороженом, – говорит она мне.

Издавая приглушенный стон, я переворачиваюсь на бок.

– Китти, поверь, это наименьшая из моих проблем.

– Папа интересуется, что ты хочешь на ужин: курицу или гамбургер. Лично я голосую за курицу.

Я сажусь на кровати. Папа дома! Может, он что– нибудь знает. Он устроил большую уборку и выбрасывал тонну всего ненужного. Возможно, он тайком спрятал мою коробку в какое-нибудь безопасное место, а письмо Питера просто по несчастной случайности было отправлено?!

Я вскакиваю с кровати и бегу вниз, сердце бешено колотится в груди. Папа в кабинете читает толстенную книгу о картинах Одабана.

Я выпаливаю на одном дыхании:

– Пап, ты видел мою коробку из-под шляпы?

Отец переводит взгляд на меня, но по растерянному выражению его лица я могу определить, что он все еще с птицами Одабана.

– Какая коробка?

– Моя коробка из-под шляпы, которую дала мне мама!

– Ах, эта… – произносит он, по-прежнему выглядя озадаченным. Он снимает очки. – Не знаю. Возможно, она ушла тем же путем, что и твои роликовые коньки.

– Что это значит? О чем ты вообще говоришь?

– Гудвилл[15]. Есть небольшая вероятность, что я отнес ее в Гудвилл.

Когда я ахаю, папа говорит в свое оправдание:

– Те роликовые коньки даже больше не налезали на тебя. Они просто пылились в шкафу!