Я шарахаюсь от него.
– Нет-нет, сама сделаю, – отвечаю я. Он качает головой и пытается забрать у меня мерный стаканчик, но я не отпускаю, и мука высыпается из чашки, разлетаясь в воздухе. Мы оба оказываемся в муке. Питер начинает заливаться со смеху, я же испускаю возмущенный вопль.
– Питер!
Он смеется так сильно, что не может говорить.
Я скрещиваю руки на груди.
– Надеюсь, мне хватит муки!
– Ты похожа на бабушку, – произносит он, все еще смеясь.
– Что ж, а ты похож на дедушку, – парирую я. Я сваливаю муку из миски обратно в жестяную банку.
– Нет, ты правда очень похожа на мою бабушку, – говорит Питер. – Ты ненавидишь сквернословить. Любишь печь. Остаешься дома по пятницам вечером. Вау, я встречаюсь со своей бабушкой. Ужас.
Я снова начинаю отмерять. Один. Два.
– Я не каждый вечер пятницы провожу дома.
Три.
– Я никогда не видел, чтоб ты тусовалась. Ты не ходишь на вечеринки. Когда-то мы гуляли вместе. Почему ты перестала тусить?
Четыре.
– Я… я не знаю. В средних классах все было по– другому. – Что он хочет, чтобы я сказала? Что Женевьева решила, будто я недостаточно классная, поэтому меня оставили за бортом? Ну почему он такой бестолковый?!
– Я всегда удивлялся, почему ты перестала общаться с нами.
Я остановилась на пяти или шести?
– Питер! Из-за тебя я снова сбилась со счета!
– Я произвожу подобный эффект на женщин.
Я закатываю глаза, он улыбается мне в ответ, но прежде, чем успевает сказать что-нибудь еще, я кричу: