Накопилось слишком много военных, промышленных, технологических новинок, которые необходимо было взять у Западной Европы, чтобы снизить риск поражения в вооруженном противоборстве с ее великими державами[22] и не подпасть под неявное, но от того не менее прочное подчинение соседям с запада, как это случилось с Османской империей.
Другое дело, что существовали разные пути для усвоения западного опыта.
Так, Федор Алексеевич двигался по пути осторожного союза со странами католического лагеря и медленной рецепции обычаев, навыков, знаний, мод оттуда. При этом собственную культуру царь брался переустраивать лишь в очень ограниченном масштабе – никакого бритья бород по принуждению.
Был путь Лефорта, и Петр I именно по нему повел Россию. Это маршрут «революции сверху», слома старины под стягами союза с державами протестантского лагеря и принятия их дипломатического, интеллектуального, а вместе с тем и духовного влияния на Россию. Маршрут тяжелый, широко открывший иноверцам двери к власти в нашей стране и пошатнувший церковь.
Наверное, был путь и менее радикального, точнее, менее разрушительного сближения с протестантскими государствами Европы. Чисто теоретически. Без Анны Монс и отмены патриаршества. Но не видно, кто бы мог стать живым стягом, близ которого собирались бы сторонники умеренно-протестантской дороги в вестернизацию.
Но существовал и гораздо более страшный путь: полная потеря Россией своей особости, открытое угнетение православного элемента и превращение Московского царства в своего рода «процветающую». Польшу. Или, скорее, в «процветающую» Литву. Территорией, кстати, пришлось бы поступиться в пользу держав-«наставниц».
В сущности, весь блистательный путь России от Петра I к 1917 году, сопровождавшийся блистательным же нарастанием безбожия, стоило бы оценить в нескольких словах: Третий Рим был искалечен, но остался жив, а могло быть хуже. Гораздо хуже.
Послесловие
Книга, которая лежит перед тобой, читатель, выросла из малотиражной брошюры, вышедшей в 1996 году под названием «Высшие законы в истории Московского государства».
Ее автор Дмитрий Моисеевич Михайлович долгие годы был моим наставником в историософии, в исторической науке, а больше того – в науке духовной вольности. Он не раз говорил мне: «Для историка имеет смысл единственный идеал – истина. Требования текущего момента никак на истину не влияют. Академические авторитеты никак на истину не влияют. Возможности получить грант никак на истину не влияют. Стучись в источник, и тебе откроется. Только не ври. Хоть в чем-то поддаться современности – срам!»
Сразу после того, как вышла в свет маленькая историософская монография «Высшие законы в истории Московского государства», можно сказать, раскрыв сигнальный экземпляр, Дмитрий Моисеевич сказал: «Теперь я знаю, какую книгу следовало написать. Надо все переделать».
Суть той, изначальной, «протографической» книги была проста: история России периода второй половины XV–XVII столетий (Московское государство, Московское царство) сосредоточена на социально-экономическом и социально-политическом аспектах. Есть исследования по военному делу и истории войн, есть биографические книги очень высокого уровня. Но очень мало работ, в которых история России указанного периода связана с природной средой: климатом, географией русских земель, удаленностью от морей, малым количеством полезных ископаемых и вместе с тем наличием больших полноводных рек, крупных озер, значительных лесных массивов. Историческую традицию и государственный строй Московское государство унаследовало от Владимирской Руси, а вот своеобразие придал ему именно природный ландшафт, и он же создал почву для стремления России к быстрому расширению. В XIX веке В.О. Ключевский заметил, что история России – это история страны, которая «колонизируется». Однако впоследствии разработка темы, намеченной Ключевским, получила слабое развитие, в XX и XXI столетиях исследователи уделяли ей мало внимания. Законы взаимосвязи между природно-географической средой и обществом, которое внутри ее развивается, оказались фактически «невидимыми» для историков.
И напрасно! Названное направление имело шанс превратиться в одно из магистральных в исследованиях по истории России. Впрочем, возможно, это еще произойдет. Вне географического контекста не видно своего рода политического чуда в судьбе средневековой Руси: невеликая Московская Русь с ее слабыми демографическими ресурсами превратилась в мировую державу. Именно географическая среда коренной «европейской» Руси способствовала тому, чтобы в XVI–XVII веках чрезвычайно быстро были колонизированы Русский Север, Урал и Сибирь. В новом варианте книги мощно звучит христианский аспект русской цивилизации, а также контекст государственного строя, в рамках которого власть самодержца «толкается» то с властью родового аристократа, то с властью приказного дьяка.
Насколько я помню, Дмитрий Моисеевич всегда и неизменно был до предела загружен работой, позволявшей семье выжить, – при полном нежелании ее главы адаптироваться в нашем социуме к тому, с чем не соглашалась его совесть. А на дворе стояли девяностые, время самое тяжелое для честного, совестливого историка. Приходилось браться за все, что давало драгоценные копейки. Поэтому времени на доработку книги катастрофически не хватало, дело двигалось крайне медленно. Между тем в 1998-м у Д.М. Михайловича вышел сборник «Вольные историософские этюды», вслед за ним – десяток интересных статей и иных публикаций, которые сам автор считал важными, значимыми. Подготовка их к печати также отбирала и время, и силы.
Впоследствии к бешеному ритму работы добавилась тяжелая сердечная болезнь, с которой Дмитрий Моисеевич боролся на протяжении тринадцати лет и которая все-таки свела его в могилу.
Материалы постепенно накапливались и добавлялись к изначальному тексту, а сам этот текст прошел несколько волн тотального редактирования. Итог: к началу 2020 года монография, какой хотел ее видеть Дмитрий Моисеевич, была готова процентов на семьдесят. А здоровье отказало ему совершенно.
Тогда он обратился ко мне, в какой-то степени ученику своему, с просьбой, почти что приказом: «Доработать. Добавить своего там, где я чего-то не додумал, недоформулировал. И пускай выйдет под двумя фамилиями. Если будет достойно сделано, я на том свете не обижусь. Только не бросать!»
После кончины Дмитрия Моисеевича, последовавшей 2 мая, его вдова передала мне архив. Я разобрал бумаги, разобрал файлы, кое-что законченное опубликовал в Сети и в бумажных журналах. А затем необычайно быстро, всего за несколько месяцев, завершил доработку этой книги. В конце концов, у меня на руках оказались планы покойного, мы много раз обсуждали логику работы, и, помимо прочего, мне всегда импонировал вольный стиль его изложения. По большому счету, мой собственный вырос из нескольких драгоценных советов Дмитрия Моисеевича.
В результате моего текста в этой книге не более четверти.
Что ж, надеюсь, достойный вышел памятник интеллектуальной честности, внутренней свободе и принципиальному нонконформизму выдающегося русского историка-христианина Дмитрия Моисеевича Михайловича.