Издатель

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ой, я случайно! — выдал Антон раскатистым басом и свои ручищи поднял, ладони показал — я ни я, жопа не моя, а нога случайно вылетела.

Судя по тому как этот бродяга вылупил на Сивого зеньки, его конкретно выбесило, что Машка уделила юному поэту внимание.

Поэтому он и выставил подножку и Боря вспахал полевым комбайном линолеум, пока в парту не упёрся лбом.

«Если он это я, ну в смысле какой-то соколик, занявший мое тело, то кто тогда я такой?», — задался вопросом Борис.

Томик, который Сивый выпустил из рук, поймала девка с первой парты — Ленка Семейка, староста потока и активистка, что не дай бог.

— Боренька не убейся!

Ленка выросла перед ним, протягивая сборник и принялась отряхивать приставшую к одежде пыль. Тут то и пришло очередное озарение. Староста прежде дышавшая ему в пупок, теперь оказалась немногим ниже самого Сивого. А значит в своём видении Борис Дмитриевич вовсе не был самим собой, сильным и накаченным юношей с разрядом по боксу. Здесь он обладал куда более скромной комплекцией хлюпика и носил дурацкие усы пушком, которые многие сравнивали с растительной поверхность на женском половом органе.

Он взглянул на себя и почувствовал оторопь. И тут случилась этакая самоидентификация с собственным телом.

«Погодь ка, так я выходит в Зяблика попал? Ек макарек, че привидится — телами обменялись!».

Тоха Зябликов был однокурсником Сивого. Щупленький такой, мелкий, ручки как веточки развиваются, ножки в коленях трясутся. Интересно как провернулось, Боря то никогда себя на месте Зяблика не представлял. А вот однокурсник видать представлял и похоже его мечты сбылись, пусть и в видении Шулько. Зяблик стал обладателем роскошного тела, коим некогда обладал Сивый.

Стало понятно отчего Тоха позволяет себе вольности, чувствует себя в безопасности козел.

«Ну-ну. Это снаружи я тощий дрищ, так что особо не обольщайся, ты то как был Зябликом, так и остался», — успокоил себя Боря, а потом дополнил размышление. — «Интересно, он вообще в курсе, что заграбастал себе под шумок чужое тело?».

— Шулько! Я жду! — прохрюкал Жаба.

Сивый подобрался, забрал у Ленки томик со стихами. Открыл сборник:

«Сивая черёмуха» — гласили первые строки.

Столько любви вложено, каждый раз при виде стиха пробирает. Боря ласково погладил ладонью гладкую бумагу.

По этой части видение повторяло день прожитый тридцать лет назад один в один. Сейчас Боря расскажет стих и начнётся свистопляска… Схожая байда снилась Борису Дмитриевичу сотню раз. Как незакрытый гештальт, который так и не получилось проработать со временем. А Сивый, стыдно признаться, даже к психологу ходил в своё время. Помогло, на время сны прекратились, но братва видать сегодня надавила на больную мозоль, сравнив «сивую черемуху» с «белой березой» Есенина, как Жаба сделал.

«Ну правды ради может оно и внатуре похоже», — признался себе Боря. — «У него вон белая береза под окном, а у меня сивая черёмуха у дома. Те же яйца, только в профиль».

Сивому вспомнилась фраза «воруй, как художник». Ну а чего, вот он и украл мотивы, чтобы Машку бондариху на первую ночь расчесать, та была без ума от Есенина.

Попятившись на до боли знакомые строки, и прикинув, что если в его видении присутствуют новые вводные Сивый тоже решил выделиться: