Гости уже успели разбрестись по квартире, в просторной прихожей остался только Лайк с сигаретой наперевес да Арик Турлянский.
Двери с приглушенным лязгом отгородили их от внешнего мира.
– Ну что, Арик? Ищи ближайший бар! – скомандовал Лайк, осматриваясь в поисках пепельницы. Таковая нашлась в образе узкой серебристой урны с сеточкой сверху и щелью сбоку.
Турлянский охотно направился к плану.
– Ух ты! – послушался откуда-то издалека восторженный голос Симонова. – Лайк! Тут рояль!
С противоположной стороны раздался утробный, практически неслышный гул включенной вентиляции, который почти сразу затих. Потом в самой огромной комнате, больше похожей на помесь студии с залом кафе (только всего с одним столом), вспыхнул приглушенный свет. Ближайший бар Арик обнаружил именно в этой комнате и теперь критически осматривал ассортимент, щурясь и слегка искривляя губы. Тут же в углу стоял белый концертный рояль фирмы Bechstein, рядом на специальной подставке примостился модерновый клавишный японец с ритм-автоматом, эдакая доска с клавишами и встроенным оркестром. В углу угадывался чехол от саксофона, надо думать, тоже не пустой.
Пыхнув сигаретой, Лайк уселся за рояль. Ефим прикатил из-за стойки сервировочный столик. Симонов озаботился тарой и теперь сосредоточенно шарил по настенным шкафам кухни. Ираклий экспериментировал с огромным телевизором, благоразумно отключив звук: Лайк не любил, когда ему мешали музицировать. Димка Рублев поставил завариваться чай – в самый большой чайник, который обнаружил в сервизе, – и оккупировал кресло, здоровенное и массивное, под стать квартире. Швед пытался справиться с нетипичными запорами на балконной двери.
Минут пять ушло на общее шевеление; потом столик был успешно сервирован, телевизор неслышно зафонил обычной бестолковой рекламой. Лайк курил и наигрывал, иногда сваливаясь в басовые синкопированные проигрыши, а свободной рукой в эти моменты тянулся к стакану, цинично поставленному прямо на рояль. Остальные разместились кто в креслах, кто на принесенных пуфиках, а Швед так вообще на полу, подстелив под бок пушистый коврик.
Потом Лайк вдруг неожиданно оборвал этюд на полуноте и крутнулся на табурете, поворачиваясь к команде лицом.
– Ну что, Иные? У кого какие мысли будут? Как нам этих питерцев осатанелых уму-разуму учить?
– Для начала их нужно найти, – проворчал Димка, елозя ногтем указательного пальца по узору большой чашки с чаем. Узор напоминал восточный орнамент на каком-нибудь реликтовом ковре.
– Да найти-то их как раз не проблема, – с ленцой сказал Ираклий. – Следов они оставляют уйму, по записям видно. В сумраке такая цветомузыка пропечатывается, что ой. Я думаю, нужно определиться тактически. Щелкать их поодиночке или подловить всех скопом и устроить… Варфоломеевскую ночь.
– Поодиночке – долго, – отрезал Лайк. – Инквизиция ждать не намерена. Да и Светлые… настроены нехорошо. Я даже больше скажу: Артур нам, в сущности, доверил отстоять баланс сил в России-Украине-Белоруссии. Не справимся – Светлые получат кучу привилегий, смогут совершить массу воздействий самых высоких уровней, а это сами знаете, чем чревато. Москвичи только-только из ямы выбрались после истории с той волшебницей и ее гипотетическим дитятком – и на тебе, опять… Так что хотим не хотим, а действовать будем быстро. И решительно. Передавим их как клопов, и все дела.
– В каком смысле – передавим? – уточнил Симонов, поправляя сползшие с переносицы очки.
– В прямом. Поймали – развоплотили. Поймали – развоплотили.
– А Инквизиция разве не собирается их судить? – искренне удивился Ефим.
– Инквизиция судит только тех, кто формально поддерживает Договор, а на деле нарушает его. Тех же, кто Договор с самого начала отвергает, Инквизиция ликвидирует. В данном случае – нашими руками.
Лайк, как всегда, был немногословен и безжалостно точен в формулировках.
– Значит, – меланхолично заметил Ираклий, – нужно сразу ехать к месту их шабашей, выждать ближайший и всех успокоить. Потом прошерстить Питер и окрестности на предмет уцелевших – думаю, по ауре мы их быстро вычислим, эта публика не умеет затаиваться. Потом контрольное ожидание – и привет. Конец делу.
– Черные устраивали свои шабаши в Разливе, – начал было Лайк, но его развязно перебил Симонов: