Радужная пони для Сома

22
18
20
22
24
26
28
30

Смотрю, как она злится, опять подозревая меня в обмане и… И обманываю.

Закрываю глаза и валюсь со стоном обратно на подушку, делая вид, что все, концы отдал. Ну а как еще заставить ее подойти?

Радужка, тихо вскрикивая, тут же ведется и подлетает ближе:

— Сомик! Виталя! Сомик мой!

И я уже не упускаю шанса, прихватываю ее за оба запястья и затаскиваю на себя.

В глазах чуть темнеет от боли, потому что не особо аккуратно я это делаю, и печень тревожит, но все мгновенно проходит, потому что Радужка оказывается в самой правильной, самой логичной позе из всех возможных: на мне, в моих руках. Это нереальный кайф, замешанный на боли, и лучше него может быть только поза, когда она подо мной… С раздвинутыми ногами. И можно с вот таким же безумным взглядом, с глазами этими огромными, заплаканными, испуганными. Клянусь, это заводит до охерения!

— С ума сошел? Ты что? — она чуть дергается, но я картинно охаю, показывая, как больно сейчас, и Радужка послушно замирает, вглядываясь в мое лицо, не смея даже дышать, в опасении сделать еще больнее. — Больно? Больно?

— Больно… — хриплю я, страдальчески морщась, — помоги…

— Сейчас… Врача… Отпусти… Я осторожно…

— Нет. Поцелуй…

Радужка на мгновение замирает, словно не веря в услышанное, а затем скалится и матерится. Суть ее мата в том, что я озабоченный обманщик. Ну да, не без этого…

— Так надо, Радужка… Так надо мне, сил нет… — шепчу я, притягивая ее еще ближе, обхватывая, пеленая лапами, чтоб не дернулась, намеренно или случайно, — хочу… Поцелуй… И еще раз скажи…

— Что? — выдыхает она теплом мне в губы… И я плавлюсь от кайфа… Да-а-а… Моя девочка…

— Что ты не можешь меня забыть…

— Гад ты, Сомик, — хмурится она, — я же думала, что ты без сознания…

— Я и был. Ты вернула. У тебя целебные губки, Радужка… От одного дыхания пришел в себя, прикинь, что будет, если поцелуешь?

— Господи… Какой ты дурак..

— Не без этого… Целуй.

Радужка опять вздыхает, а затем… Осторожно касается губами. И я вообще растекаюсь, превращаюсь в дрожащее желе. Мягко отвечаю, не позволяя прервать поцелуй, не поцелуй даже, а скольжение, нежное и осторожное, словно она боится мне сделать больно… Нечего бояться, Радужка, больнее не будет. А это — сладкая боль, правильная…

Она хочет оторваться, но я умоляюще тянусь к ней губами и шепчу: