Радужная пони для Сома

22
18
20
22
24
26
28
30

А вот с папашей ее такой фокус не пройдет.

Он, во-первых, старый уже, стариков бить нельзя. И, к тому же, это не длинный, ответить может так, что меня к херам унесет на зону сразу, никакие предки не помогут… Да и стремно это… Брата девушки своей пиздить — это одно дело, богоугодное, я бы сказал. А вот папашу… Неправильно. Надо пытаться сосущестовать в одном городе, блин.

Ну, и прав он во многом.

Я после его ухода много думал, голову чуть не сломал. И надумал кое-что.

Опять, конечно, не без помощи предков, но, думаю, тут они будут рады. Папаша, может, и перекрестится даже, что я за ум взялся…

Короче, решение я принял и только после этого нашел в себе силы принять звонок от Радужки.

И, как оказалось, очень вовремя, моя девочка там вся на нервяк изошла и вот теперь выговаривает, злясь.

А я смотрю и умираю, как хочу ее.

Классная такая.

— С папой? — она ощутимо спадает с лица, — и… что?

— И ничего, — пожимаю плечами, — папаша твой говорил, что тебе надо учиться, а мне надо пойти нахуй. Это если краткие тезисы. А так очень много чего говорил.

— А ты? — напряженно спрашивает Радужка.

И я понимаю, что она хочет, чтоб я сказал, что переубедил отца, что мы нашли с ним общий язык… Она совсем маленькая, моя Радужка, она любит отца, любит своего брата, этого длинного утырка, столько крови из меня попившего своей вечной доставучестью.

И говорить, что я с ее мужиками домашними расплевался в хлам, неправильно. Да и неверно…

У нас так… Перемирие военное. Постреливаем, посматриваем, ждем друг от друга говна.

— А я… А я сказал, что ты — моя. И что все у нас будет хорошо. Пообещал.

— А он?

— А он… Он сказал, подумать…

— Пипец… — Радужка смотрит на меня удивленно, — я думала, что он может только орать. Я в последнее время от него, кроме крика и приказов, ничего и не слышала… Как тебе удалось с ним договориться?

— Да я не то, чтоб договорился… — признаюсь я, — но мы движемся в этом направлении. Ладно, хер с ним. Как ты? Тебя не выпускают?