Генрих нащупал босыми ступнями казенные тапочки у кровати, включил неохотно оживший светильник и подошел к двери.
— Кто там? — зачем-то спросил он.
Дверь была не заперта, такие уж порядки в реабилитационном медцентре европейской разведки. Врачи и психотехники должны иметь неограниченный доступ к пациентам…
— Шольц, — коротко назвался Шольц.
Шеф.
«Если шеф ни свет ни заря примчался в медцентр, значит, что-то началось», — осознал Генрих, отворяя дверь.
Шеф был, как обычно, в штатском. Подтянутый и стройный, как и практически все доберманы, он производил впечатление человека, у которого рабочий день длится двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. И, если разобраться, это было не так уж далеко от истины.
Генрих посторонился, пропуская шефа в палату. Шольц, не снимая плаща, прошел к креслу.
— Собирайся, Генрих. Твоя реабилитация досрочно завершена.
Чего-то подобного Генрих и ожидал. Психотехники не стали лепить ему новую скорлупу, ограничились подлатыванием и косметической реставрацией старой. А это означало, что им просто не дали достаточно времени.
Впрочем, чему-чему, а этому Генрих совершенно не удивлялся. Он был на все сто процентов убежден, что история с волками возымеет скорое продолжение, и, естественно, не останется в стороне и он, Генрих Штраубе, в недавнем прошлом — оперативник группы «У», а последнее время — официальный агент внешней разведки Европейского Союза.
Его напарника — Франсуа д"Арсонваля — вывели из строя в самом начале алзамайских событий. Генрих продержался в Алзамае до самого конца, до попытки окружения и штурма волчьей базы в тайге. Бесславно провалившейся попытки. Но Генрих уцелел и даже умудрился с честью выйти из всех передряг. Откровенно говоря, нынешняя реабилитация не особенно и требовалась. Формы Генрих не потерял.
Вещей у Генриха почти не было — разведчики быстро отвыкают от вещей. Поэтому он просто оделся, нацепил часы и сунул в карман пиджака протянутый шефом пакет с документами.
— Готов, — выдохнул он.
Шольц немедленно покинул кресло и зашагал к выходу. Генрих пристроился следом.
По пути к выходу они никого не встретили; здание медцентра оставалось погруженным в дремотную тишину, а звуки шагов удачно глушились коврами. У портала разведчиков ждал длинный черный экипаж с дипломатическими номерами.
Транспортный самолет тянул над самыми барханами. Юрий Цицаркин, сотрудник внешней разведки Балтии, глядел в овальный иллюминатор и думал, что в Сибири они тоже высаживались с воздуха. С махолета. Только тогда внизу шевелилась тайга и в открытую рампу врывался прохладный ветерок. А пустыня была горячей даже на взгляд — Юрий видел красновато-желтые пески и едва различимые подвижные точки — шары перекати-поля. Поверхность барханов должна быть волнистой, но с такой высоты этого не различить.
Напарник Юрия — Рихард Вапшис — дремал в соседнем кресле, вытянув ноги далеко в проход. Ему было начхать на пустыню. Видимо.
Скорее всего более молодой и потому более импульсивный Рихард некоторое время назад уже посчитал себя уволенным из разведки. Что-то, видимо, неуловимо изменилось в его отношении к миру. Прежний Рихард хоть пару раз, но взглянул бы в иллюминатор, отпустил бы какое-нибудь едкое замечание. А этот — спал.
Тогда, чуть больше трех недель назад, дремал как раз Юрий. А Рихард разбудил его перед самой высадкой.