По реакции волчицы я могу с большой долей вероятности предположить, что уход волчьей группы не был запланирован заранее и был спонтанной реакцией на некие новости. Волчицу и меня попросту «потеряли», поскольку в ту ночь мы находились… ну, сформулируем так: в самовольной отлучке.
После осмотра покинутой площадки портала мы направились в поселок Багир, откуда я пытался связаться с Россией по резервным телефонам, но связь с внешним миром не действовала. Далее мы направились в Ашгабат, где я рассчитывал изыскать иные варианты связи, но тут на меня вышел агент альянса, псевдоним Немец, который снабдил меня необходимой аппаратурой и познакомил со стратегией перехода через линию противостояния. Я воспользовался его инструкциями… Вот, собственно, и все.
Шериф выдохнул и скользнул взглядом по лицам слушателей. Ему немедленно подали стакан минералки, который Шериф тут же жадно заглотал.
— Степа! — скомандовал Золотых, и Чеботарев, не дожидаясь повторного приглашения, принялся задавать вопросы, изредка заглядывая в пометки, которые он делал по ходу первичного отчета Шерифа.
Шерифа мучили около трех часов. Для начала.
Из «Шехрезады» Генрих вышел в отличном настроении. Еще бы: давненько ему не случалось так быстро выполнить весьма расплывчатое задание. Пойди туда, не знаю куда, и отыщи там Шерифа. Вынь, можно сказать, да положь. И вынул, и положил. Конечно, немалую роль во всей этой короткой детективной истории сыграл слепой случай. Мобильник этот дурацкий, да и сама информация о нем. Невероятно удачно получилось.
Но Генрих прекрасно знал: миром правит закон парности. Если тебе сегодня повезло — зри в оба, потому что судьба немедленно попытается отыграться. Ну, и наоборот, соответственно. Но Генриху сегодня только везло. А значит, жди неприятностей.
В общем, Генрих решил сегодня зря не рисковать. Тем более что камуфляжа у него теперь не было и спрятаться на ровном месте больше не удастся.
Поэтому он вразвалочку пошел по Мухтумкули, в ту сторону, откуда недавно приехал.
Людей на улицах почти не было, тем не менее магазины и мелкие кафешки хозяева и не думали закрывать. Работали и будочки, продающие морс и мороженое, и забегаловки-чебуречные, а у театра струился фонтан. И очень странно было на фоне этого умиротворяющего журчания слышать далекий гул канонады. Он казался ненастоящим, призрачным, потому что звучал тихо, но Генрих знал, как гремят близкие разрывы, поэтому не обманывался.
Генрих свернул на Чехова; улицы, несмотря на жару, утопали в зелени. Теперь перед глазами воздвигалась далекая Копет-Дагская гряда. Зимой, вероятно, вершины ее прячутся в облачных шапках, но сейчас вершины чеканно выделялись на фоне пронзительной, хотя и несколько блекловатой небесной голубизны. Красивое это было зрелище, на редкость красивое. Даже обидно было, что волки и злой гений Саймона Варги решили избрать для своих темных делишек такое благодатное место.
На памятном перекрестке полиции уже не было. Никого не было — даже птицы, ошалевшие от жары, куда-то попрятались. Генрих пересек перекресток по диагонали, чего никогда не позволил бы себе в родной Германии, добрел до покоробившегося от давности козырька над биобусной остановкой и принялся ждать.
Ждать пришлось довольно долго: Ашгабат будто вымер. За все время только два рыжих пограничных грузовика примчались откуда-то от гряды, свернули на перекрестке направо, на Гёроглы, и вскоре их тихий рокот растворился вдали. И снова повисла звенящая тишина, обрамленная только звуками далекой стрельбы.
— Всю пустыню перепашут, — проворчал Генрих. — Ей-ей…
Вскоре ему повезло: из города на трассу к Бикраве вывернул одинокий грузовичок, похожий на сегодняшний угнанный пикап, только размером поболее. Генрих призывно помахал рукой.
Грузовичок притормозил; за пестиками восседал сухонький дедок совершенно европейского вида. Это не значило, разумеется, что он был во фрачной паре и с гвоздикой в петлице — одет дедок был как раз в местный халат и кудлатую шапку. В морфеме дедка угадывались признаки пинчера, но сильно разбавленные чем-то аморфоподобным.
— Куда? — спросил старик деловито.
— Да в сторону Багира, — выдохнул Генрих.
— Я только до Янбаша, — предупредил хозяин.
— Годится, — согласился Генрих. И поставил ступню на подножку-подкрылок. Дверца открылась с тихим застарелым хрустом.