Алексей вспомнил, как в девяносто третьем летом он с Николсом гостил у Федора Петровича. Матери сговорились и отправили двух оболтусов, от греха из города в глушь на все лето. Алексей – безотцовщина, отец погиб еще в восьмидесятых, прикипел к Федору Петровичу и вечерами они беседовали до полуночи. Николс больше читал, смотрел «ящик» и в беседах участие принимал редко.
– А почему умер? Болел?
– Нет. Соседи сказали – мгновенно. Вышел дрова колоть. Инфаркт и сразу насмерть.
– Ну, хорошо хоть так.
Алексей порылся в сумке, достал блокнотик с пружинкой и карандаш, пододвинул к Николсу:
– Нарисуй где могила. Я в понедельник туда отправляюсь в командировку. Цветы положу.
Николс принялся рисовать. Изобразив планчик, отдал его Алексею со словами:
– А чего там тебе делать в командировке?
– Пока не знаю, но зовут.
– На полигон что ли?
– Угу.
– Ладно, больше спрашивать не буду. Меньше знаешь – крепче спишь. Слушай, так мне тебя провидение послало. Вот тебе ключи от домика, погляди, поживи, может, купишь. Все-таки не чужой человек. И мне спокойнее. Вещи его там. Погляди, возьми себе, что понравится. А то если чужие люди купят – так выбросят, и все.
C этими словами Николс положил перед Алексеем большой старый ключ от навесного замка.
– А я пока приторможу продажу через агентство. Через полгода опять приеду. К тому времени решишь – покупать или нет.
– А дорого возьмешь?
– В агентстве говорят, что больше, чем за пятьсот тысяч, не продадут.
Алексей взял в руки ключ. Повертел в руках.
– Понял. Спасибо. Только ты уж мне хотя бы для соседей напиши бумагу рекомендательную, что мол, податель сего Алексей Владимирович Лодыгин, никакой не вор-домушник, а лицо, облеченное доверием наследника… и т. д.
– Ежели для соседей то это – махом.
Разошлись часов в десять вечера, обменявшись всеми возможными контактами для связи. Николс погрустнел. Чувствовались в его настроении какие-то ностальгические нотки. Чего-то ему все-таки не хватало в заморских райских кущах.