Повязывая ремешок, следовало читать молитвы, в том числе отрывок из книги пророка Осии, глава 2, стихи 21–22: «И обручу тебя Мне навек, и обручу тебя Мне в правде и суде, в благости и милосердии. И обручу тебя Мне в верности, и ты познаешь Господа»120.
Повторяя слова, Роб задрожал – ведь он обещал Иисусу остаться верным христианином, пусть и принявшим внешнее обличье иудея. Потом вдруг сообразил, что Иисус и сам был евреем и за время своей жизни, несомненно, повязывал филактерии тысячи раз, читая эти же самые молитвы. Тяжелый груз упал с души Роба, страхи рассеялись, и он повторял слова молитвы вслед за Лонцано, а ремешок врезался в руку, заставляя ее багроветь. Это было интересно: значит, тугая перевязка удерживала кровь между пальцами. А откуда же, задумался Роб, притекает кровь и куда она денется из руки после того, как он снимет сдавливающую повязку?
– И вот еще что, – продолжил Лонцано, когда они сняли филактерии. – Ты не должен упускать возможность спрашивать наставлений у Бога, пусть и не знаешь нашего языка. Сказано: если кто не способен прочесть предписанных молитв, тот пусть хотя бы думает о Всевышнем. Это тоже считается молитвой.
Они представляли собой не очень-то внушительное зрелище: если ты не коротышка, то верхом на осле смотришься не слишком браво. Роб едва не касался пятками земли, однако ослик прекрасно справлялся с тяжелым всадником – это было выносливое животное, способное проходить с таким грузом немалые расстояния. Ослик отлично подходил для бесконечных подъемов и спусков по горным тропам.
Робу не нравилось, что их предводитель слишком торопится. Лонцано без конца подгонял своего осла, нахлестывая его бока прутиком, обломанным с колючего куста.
– Куда мы так торопимся? – не выдержал Роб, но Лонцано даже не взглянул в его сторону. Ответил Робу Лейб:
– Здесь поблизости живут нехорошие люди. Они убивают всякого проезжего, а уж евреев просто ненавидят.
Весь маршрут они держали в голове, Роб же и понятия о нем не имел. Случись что с тремя его спутниками, навряд ли он сумел бы уцелеть в этих мрачных и неприветливых горах. Тропа то резко вздымалась вверх, то круто обрывалась вниз, петляя между нависающими над ней темными вершинами восточной Турции. На пятый день пути, ближе к вечеру, они подъехали к речушке, прихотливо извивавшейся среди скалистых берегов.
– Река Корух, – сказал Арье.
У Роба фляга была уже почти пуста, однако едва он поспешил к реке, как Арье отрицательно покачал головой.
– Она же соленая, – язвительно сказал он, как будто Роб мог знать об этом заранее. Все четверо продолжили свой путь.
Уже в сумерках свернули за выступ очередной скалы и увидели мальчика, который пас коз. Увидев их, он бросился наутек.
– Может, догнать? – предложил Роб. – Вдруг он побежал предупредить разбойников?
На этот раз реб Лонцано посмотрел на Роба и улыбнулся. Тревоги на его лице больше не было.
– Это еврейский мальчик. Мы подъезжаем к Бейбурту.
В деревушке не насчитывалось и сотни жителей, из них примерно треть составляли евреи. Жили они за мощной высокой стеной, врезавшейся в склон горы. Когда путники подъехали к воротам, те были уже открыты. За ними ворота сразу затворили и заперли, и, спешившись, Роб со спутниками оказался под защитой гостеприимного еврейского квартала.
– Шалом, – приветствовал их, ничуть не удивившись гостям, бейбуртский рабейну. Он был невысокого роста – отлично смотрелся бы верхом на осле. У него была густая широкая борода, а уголки рта задумчиво опущены.
– Шалом алейхем, – ответил ему Лонцано.
Роб еще в Трявне узнал об установленном среди евреев обычае привечать путешествующих, но сейчас он впервые испытал его действие на себе. Мальчишки сразу увели их ослов и мула – почистить, покормить, поставить в стойла. Другие ребятишки собрали фляги путников – вымыть и наполнить свежей пресной водой из деревенского колодца. Женщины принесли влажные полотенца, чтобы гости могли обтереть дорожную пыль с лица и рук, а потом их повели за стол, где ожидали свежие лепешки, похлебка, вино. После обеда они проследовали с мужчинами деревни в синагогу на вечернюю молитву – маарив. Помолившись, сели побеседовать с рабейну и несколькими уважаемыми членами общины.
– Твое лицо мне знакомо, разве не так? – обратился рабейну к Лонцано.